Королева Бланка

Какое-то время Жавель в оцепенении глядел на незнакомку, удивлённый, не говоря ни слова. Он не знал, кто перед ним — это вынуждало его молчать. Но голос! Он мог принадлежать только знатной даме, бывший рутьер был уверен в этом.

— Что же ты молчишь? — пленительным голоском проворковала незнакомка и сделала шаг вперёд. — Понимаю, ты удивлён — наша встреча произошла так неожиданно для тебя. И в эту минуту ты, вероятно, задаёшься вопросом: кто эта дама, как и о чём вести с ней беседу?

Жавель хлопнул глазами раз-другой: ведьма она, что ли? Как она прочла его мысли?

Не дожидаясь ответа и не опуская глаз, дама потянулась левой рукой к застёжке и, правой придерживая плащ со спины, распахнула его. Пикардиец отпрянул от неожиданности, увидев на груди у незнакомки рубины и изумруды, а на шее — жемчужное колье с бриллиантами. Тотчас же плащ скрыл всё это, и застёжка на плече защёлкнулась.

— Теперь ты видишь — перед тобой знатная дама. Я графиня Бланка Вандомская. Тебе, наверное, хочется знать, что мне от тебя нужно? И это вполне понятно. Так слушай же и не удивляйся тому, что услышишь. Я сразу заметила тебя, как только королевский двор расселся за столами днём, после охоты. Тебя посылали в подвал, и ты ходил туда за вином, не так ли?

— Да, ваша милость, такова моя обязанность, — растерянно ответил пикардиец.

— Сначала ты наливал вино в бокалы хозяев замка — графа и его супруги.

— Это правда.

— Потом ты стал обносить гостей, в первую очередь тех, что располагались справа от графа Санлисского, потом — тех, что слева от его супруги.

— Верно и это.

— Видишь, я всё помню. Не догадываешься, о чём это говорит? Всё очень просто: я глаз с тебя не сводила, мечтая остаться с тобой наедине, чтобы высказать то, что хотелось. Однако разве могла я это сделать, не рискуя навлечь на себя осуждения окружающих, быть осмеянной ими? Поэтому я ждала только удобного случая. И вот он представился! Теперь мы вдвоём, и нам никто не помешает.

— Так что же вам от меня нужно, мадам? — терялся в догадках бывший наёмник. — Признаюсь, я не совсем понимаю… точнее, совсем не понимаю.

— Ты ещё не догадался? Мне нужен ты! — коротко, властно, одновременно вложив в этот возглас изрядную силу страсти, воскликнула «Бланка Вандомская» и, не давая озадаченному виночерпию опомниться, торопливо продолжала: — Твоя стать, мужественное лицо, походка, голос — всё привлекло меня. Весь вечер, как безумная, я брожу по коридорам и залам, разыскивая тебя. И вот нашла. Бог свидетель, час мой настал! Точнее, наш час… Молчи! — Видя, что Жавель собирается ей возразить, она прикрыла ему рот пальчиком. — Молчи и слушай. Я вдова, мой супруг погиб в битве с еретиками. Я осталась совершенно одна, понимаешь ли ты меня? Знаешь ли, на что способна женщина, когда она лишена мужского внимания, любви? А ведь она ещё совсем нестара и хороша собой, к тому же богата. Но что ей богатство, если она одинока, если нет с ней рядом любимого друга, если её постель холодна и ей хочется выть от тоски, обиды и неутолённой страсти?

Она замолчала, облизнула губы и сделала ещё полшага вперёд. Тела их почти соприкасались, и «графиня Вандомская» удовлетворённо улыбнулась, увидев, как раздулись ноздри у пикардийца и услышав, как участилось его дыхание.

— Мне кажется, я начинаю вас понимать, милая дама, — проговорил Жавель и, как человек, не имевший понятия о куртуазности и не особенно озабоченный выбором выражений, прибавил: — Вам хотелось бы переспать со мной?

Глаза у «графини» заблестели ещё ярче. Она придвинулась ближе.

— Да! — страстно выдохнула она. — Как хорошо, что ты меня сразу понял и избавил этим от мучительного подбора слов.

— Почему же это именно на мне остановили вы свой выбор? — резонно спросил Жавель, пожирая даму глазами. — Вокруг вас столько рыцарей, знатных сеньоров. Всё это люди вашего круга. А кто для вас я? Отставной солдат… ныне виночерпий.

— Ты — тот, кто мне нужен. — Она положила руки ему на грудь. — А те, о которых ты сказал… — Она усмехнулась. — Они, в большинстве своём, женаты, ну а другие… Ах, Ганимед, это двор. Условности, вежливость, этикет. Всё это утомительно и подобно желанному плоду, который созревает лишь к осени. Но даже если и удастся с кем-либо объясниться… Рыцари болтливы, как правило, хвастуны. На другой же день о нашей связи узнает двор, пойдут сплетни, болтовня, меня станут называть шлюхой. Понимаешь ли, что это будет для меня означать? Опалу! А это — изгнание, забвение и смерть. Увы, ныне при дворе строгие нравы.

— Со мной, стало быть, вы не боитесь, дамочка? — легко усмехнулся виночерпий.

— Ты не станешь болтать: послушав тебя, над тобой посмеются и в лучшем случае дадут плетей. Не понимать этого — быть олухом, но ведь ты умён, разве я не права? Ты быстро уяснил суть дела, и мне незачем строить из себя недотрогу, как это принято при дворе. За этим я и пришла сюда. И я буду говорить с тобой на твоём языке, без вывертов и намёков, прямо и просто.