Королева Бланка

— Лучше всего объясняться прямо и сразу, чего там, — согласно кивнул Жавель и рискнул свободной рукой обнять даму за талию. — Так говорите, я жду.

— Хочешь ты меня, как я тебя? — напролом ринулась «графиня». — Скажи только «да!» Одно только «да!» — и я озолочу тебя! Ведь ты небогат, и это не секрет.

— Небогат, — пробормотал бывший наёмник, чувствуя, как кружится у него голова и ему всё труднее реально воспринимать происходящее.

А дама, теперь уже шёпотом, продолжала обольщать беднягу, предварительно оглядевшись вокруг и приблизив губы к самому его уху:

— Ты поднялся сюда с той площадки, что выходит в коридор. Там много дверей. За каждой — покои. Мои — слева, через три двери от окна.

— Через три двери от окна… — тупо повторил виночерпий, с трудом силясь представить себе маршрут.

— Я буду ждать тебя после полночного удара колокола, — снова зачастила дама. — Все уже будут спать. Стукни в дверь легонько три раза.

— Три раза… — как эхо, повторил вконец потерявший голову отставной солдат.

— Да, три. Так ты придёшь?

— О, вы ещё спрашиваете! — потянулся к ней Жавель, совсем забыв про кувшин и чуть не выронив его.

— Но что это у тебя? — «Бланка Вандомская», изобразив на лице удивление, воззрилась на предмет в руке Жавеля. — Кувшин?

— Как видите.

— В нём, похоже, вино? Кому ты несёшь его? Впрочем, догадываюсь — вероятно, какой-нибудь своей красотке.

— О нет, я только выполняю приказ, и это вино для…

— Да разве это важно? Важнее другое.

— Что же именно?

— Да только то, что у меня во рту пересохло. Я столько говорила, такие волнения… Веришь ли, мой Ганимед, как мне ужасно хочется пить?

Жавель в растерянности поглядел на кувшин, закрытый крышкой.

— Но это вино для…

— Ах, не всё ли равно? Дай мне сделать несколько глотков. Разве ты не видишь, что я умираю от жажды? Всего глоток-два, никто и не заметит.

И графиня, не сводя глаз с кувшина и облизнув губы, решительно протянула руки.

— А и в самом деле, почему бы вам не сделать несколько глотков? — глупо улыбнулся пикардиец. — Вы произнесли такую речь, после которой я бы на вашем месте выпил добрую половину ведра. А поскольку вы благородная дама, то не половину же вы осушите, чёрт возьми!

— Что ты! Всего два-три глотка, не больше, как ты и сказал, — обрадовалась «Бланка Вандомская», беря кувшин. Но, прежде чем припасть к нему губами, она изобразила испуг: — Уж не крадётся ли кто сюда? — Она указала глазами на лестничный пролёт. — Как будто слышатся чьи-то осторожные шаги. Посмотри, нет ли там кого?

Жавель отвернулся, а дама тем временем торопливо отпила из кувшина.

— Должно быть, вам почудилось, — сказал пикардиец, — там никого нет.

— Должно быть, — натянуто улыбнулась дама и прибавила, возвращая кувшин: — Так помни, о чём мы условились. После полуночи!.. Неси же своё вино, Ганимед, да не пей сам, — тебя изобличат, и тогда не миновать плетей.

— Это верно, ведь я несу его для…

— До встречи же, мой рыцарь!

Дама махнула рукой и сбежала с лестницы. Вдали послышались её торопливые шаги.

Жавель постоял ещё какое-то время, с улыбкой прислушиваясь к звуку этих шагов, постепенно затихающему в глубине коридора, потом решительно зашагал наверх, полный самых радужных надежд. Ему остался всего один марш.

А «Бланка Вандомская», остановившись в свете ущербной луны и оглянувшись, точно опасаясь преследования, сузив глаза, хищно заулыбалась:

— Глупец! Ему и невдомёк, что этот день окажется последним в его жизни.

Накинув поверх маски ещё и вуаль, она быстро стала удаляться с этого места.

Глава 10. Последняя злая шутка памяти

Оставшись вдвоём, Бланка и Агнесса повели неторопливый разговор. О чём — нам неизвестно, но мы вполне можем послушать конец этой любопытной беседы.

— Кто же ещё, кроме Церкви, придёт на помощь беднякам? — говорила Бланка. — Однако, негодуя в адрес знати, живущей разбоем, порою даже отлучая её, она не может не думать и о себе, ибо защищая простонародье, она защищает и саму себя.

— Ах, мадам, мы с вами говорим о чёрном духовенстве, но есть и белое, — возразила Агнесса. — Епископы, архиепископы — всё это, по сути, та же знать, неотделимая от светской. И если уж говорить о вилланах, то их так же притесняет аббат, как и барон.

— Простолюдин ропщет испокон веков; страдает от этого государство, — отвечала Бланка. — Епископ Иоанн из Солсбери пишет в своём труде, что когда народ недоволен, то королевство — есть правитель, поражённый подагрой. Но как виллану быть довольным? Разбой баронов, бесконечные войны, ливни или засуха, удвоенные и даже утроенные подати, поборы и вымогательства — всё это ложится на плечи сельского труженика. Он живёт в нужде, он бесправен, обречён на страдания, но вынужден содержать духовенство и знать.