— У меня есть ты, Бильжо. Это немало, если учесть, что ты один стоишь троих. Ступай за дамами, пусть придут. Я и в самом деле хочу отдохнуть и послушать «Песнь о моём Сиде»[36].
Бильжо вышел и вскоре вернулся. За ним вереницей семенили фрейлины, среди них вышивальщицы, музыкантши, певицы. Расположившись у окна, камина, комода, у стены, где стояла 12-струнная лира[37], и усевшись на подушки у самых ног королевы (вольность, дозволенная лишь фавориткам), фрейлины воззрились на королеву-мать, дожидаясь её пожелания. И смолкли, затрещав было по обыкновению, когда Эстрелла[38], уроженка Леона, проведя пальцами по струнам лиры, запела песню об испанском рыцаре, прославившемся своими подвигами во время Реконкисты.
Бланка молча слушала, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Она была совсем юной, когда за ней приехало посольство из Франции, но она очень хорошо помнила волнующие, порою грустные мелодии своей родины, которые слышала от вагантов и трубадуров. Эта песня наиболее ярко запомнилась ей — мотив и слова трогали душу, заставляя мыслями уноситься в давние времена походов и битв против неверных…
Вдруг — чьи-то шаги по плитам пола. Замерли у кресла. Бланка открыла глаза. Рядом стояла первая статс-дама.
— Посланец из Бретани просит принять его, ваше величество.
— Из Бретани?.. — Королева смотрела на придворную даму так, словно видела её впервые. — Пусть войдёт.
Пение прекратилось. В комнату вошёл высокий человек в дорожном костюме под лёгким плащом. Фрейлины уставились на него, не зная, кто он, и собираясь оставить государыню ввиду важного, по-видимому, разговора.
— В чём дело? — окинула их удивлённым взглядом Бланка. — Разве я приказывала прекратить петь? Продолжайте же! — обратилась она к певице.
Та снова взяла в руки лиру и тронула струны.
Посланец неторопливо подошёл и, поклонившись, протянул королеве письмо. В центре сургучная печать и — больше ничего, ни слова. Секрет таился внутри.
— От кого? — спросила Бланка так, чтобы слышал один посланец.
Покосившись в сторону фрейлин, что возлежали на подушках, гость, наклонившись, так же тихо ответил:
— От Катрин.
Бланка сразу всё поняла.
— Я напишу ответ, но позднее. Вас проводят в приёмную и обеспечат вашу охрану. Бильжо!
— Уже иду, — ответил верный страж.
— Я подожду, пока ты вернёшься, тогда прочту.
Кивнув, Бильжо вышел вместе с посланцем.
Бланка снова взглянула на запечатанное письмо. Катрин! Сестра Алисы Бретонской, жены Моклерка. Давняя подруга принцессы из Кастилии, жены Людовика. К обеим обращались не иначе как «ваша светлость». Ей, невестке Филиппа Августа, было тридцать, а Катрин — семнадцать, когда они впервые встретились в Париже на похоронах старшего сына Бланки, Филиппа, которого предали земле в соборе Богоматери. Отныне дофином становился Людовик, названный так в честь отца[39]. Катрин к тому времени вышла замуж за сеньора де Витри. Оба, по случаю траура, приехали на поминки. Катрин искренне горевала вместе с Бланкой, не отходила от неё ни на шаг, словно обе были закадычными подругами с самого детства и к тому же одногодками. Бланку не могло не растрогать такое участие, и, когда год спустя умер во время родов первенец Катрин, она примчалась к ней, как к самому близкому ей человеку. Обнявшись, точно сёстры, обе долго плакали. Потом бурно радовались, когда Катрин благополучно родила девочку, а Бланка — мальчика, которого нарекли Жаном.
И снова горе в семье герцогов Бретонских: в 1221 году умерла при родах Алиса, жена Моклерка, горячо любимая своей сестрой. Бланка, узнав, немедленно приехала, хоть и опоздала на похороны.
Однако Катрин, любя сестру, презирала её мужа. Грубый, заносчивый, самолюбивый, он вызывал к себе отвращение, и после смерти Алисы сестра с мужем покинули двор. Узнав о политической конфронтации бывшего зятя с новым правительством во главе с королевой-матерью, Катрин и вовсе возненавидела Моклерка. Они с мужем временно проживали в сеньории Монфор, севернее Блуа, и судьбе было угодно, чтобы Моклерк оказался в Дрё, по соседству с Монфором. Дрё — в двух днях пути от Парижа, Монфор — чуть не в два раза ближе…
Бильжо вернулся, встал рядом с королевой, справа. Его приход вывел её из задумчивости; тряхнув головой, она сломала печать и развернула пергамент. Но едва начала читать, к ней осторожно, крадучись, подошла Адалария де Тортевиль с бронзовым канделябром в руке. Бланка, тотчас сложив письмо, подняла на неё вопросительный взгляд.
— В чём дело? Я вас не звала.
Адалария кисло улыбнулась:
— Мадам, я подумала, что здесь темно и свечи вам не помешают. Позвольте, я подойду ближе и посвечу вам.
— Я не нуждаюсь в ваших услугах, дорогая моя, ступайте на место, — несколько раздражённо ответила Бланка.
Но придворная дама не уходила: ей очень хотелось знать содержание письма и имя отправителя.
— Но, мадам, видит Бог, я хотела как лучше, — настаивала она. — Как только вы начнёте читать, так сразу же вам станет ясно, что без меня вам…