Королева Бона. Дракон в гербе

Наспех простился Август с Елизаветой, обещая вскоре вернуться, но Марсупин тотчас же отправил в Вену срочное письмо, предупреждая, что Бона оставила молодую королеву при себе, из чего следует, что жизнь Елизаветы в опасности. Он не знал, что римский король уже успел получить от королевы Боны письмо, в котором она жаловалась на Марсупина, что он вечно нашептывает ее невестке всякие небылицы, ссоря ее с мужем. Фердинанд на сей раз поверил Боне и действовал с быстротой молнии: прислал гонца с вестью, что отзывает секретаря Елизаветы.

— Любопытно… — раздумывала королева, читая вместе с Вольским письмо из Вены, — никогда ни в чем со мною не был согласен. И вдруг… Должно быть, сумел отвоевать еще одно разрешение и в мелочах решил уступить.

— Кого назначат на место Марсупина? — спросил Вольский.

— Новый агент — доктор Ланг. На этот раз он называет его уже не секретарем дочери, а всего лишь послом. Хорошо, что он появится в Кракове после отъезда молодого короля. Не забудьте наказать едущим впереди воинам с алебардами расчищать дорогу, чтобы короля встречали с челобитием. Bene.

— А где поселить доктора Ланга?

— Об этом я скажу вам завтра, — отвечала королева после минутного размышления. — На этот вопрос не так легко ответить…

Это были последние слова, услышанные стоящим под дверью Паппакодой, когда вдруг из стенной ниши выскочил Станьчик и закружился вокруг него, приговаривая:

— Ах, как давно! Как давно мы не подслушивали вместе с вами, синьор Паппакода!

Итальянец отмахивался от него, как от назойливой мухи.

— Я собирался войти. А вы что здесь делаете?

— Любопытство меня одолело, вот я и решил вас здесь найти. Правду ли сказывают, что молодому королю вы приготовили в дорогу сорок серебряных кубков и золотых цепей множество?

— А коли б и так, что в том дурного?

— Это означает, что Август отправляется в Литву подкупать князей и бояр, как раньше ездил туда Алифио. И вернется не скоро.

— Ну так и что с того? — буркнул Паппакода.

— Да ничего. Видно, после двух месяцев супружеской жизни совсем обессилел. И по этой причине, верно… заменить его придется.

— Да ты, шут, никак спятил?! — рассердился Паппакода.

— Я и кончиков пальцев племянницы императорской не коснулся ни разу, — продолжал насмехаться Станьчик. — Но теперь… Коли надо, значит, надо! Молодожен отправляется в путь один да еще с собой сокровища забирает?

— Успокойтесь… Главное сокровище — серебряная колыбель — остается.

— Быть того не может! — выкрикнул Станьчик. — Колыбель пуста? Ну, берись, шут за дело! По ночам не смыкай глаз…

— Довольно! — прошипел Паппакода. — Лучше бы у вас отнялся язык!

— Как бы не так! — рассмеялся Станьчик. — Если бы любое желание исполнялось, у нас на Вавеле давным-давно не было бы ни италийского дракона, ни его верных прислужников. К ногам которых я припадаю, припадаю, припадаю… — И низко кланяясь, он стал пятиться задом.

— Проклятый шут! — выругался Паппакода, но не отважился открыть дверь, возле которой довольно долго простоял.

Молодой князь ехал в Литву вольготно, не спеша и не мог согласиться со словами матери, что путешествие могло быть для Елизаветы чересчур утомительным, хотя и был доволен, что она осталась на Вавеле. Он радовался своей свободе, невольно вспоминая те времена, когда подолгу живал в охотничьих замках, впрочем, и здесь любая стоянка сулила праздник. Двор его располагался в шатрах, а стремянные и стражники ночевали в хатах или в сараях, для него же слуги расстилали в лучших из попадавшихся по пути домов великолепные ковры, завешивали стены и потолки яркими гобеленами, на лавки и скамьи клали медвежьи шкуры, шелковые покрывала, взбивали подушки. За полчаса опустевший дом превращали в покои, достойные короля.