Королева Бона. Дракон в гербе

Узнав о путешествии Августа, знаменитые литовские вельможи выезжали ему навстречу — он гостил то у Ходасевичей, то у Кйшек, то у Виршиллы, а то и у Радзивиллов. Литва принимала своего великого князя с большим почетом, чествованьям не было конца. Одни, должно быть, радовались тому, что приедет в Вильну он, а не королева Бона, о крутом нраве и властности которой они отлично знали, другие рассчитывали обрести в лице Сигизмунда Августа могучего союзника в борьбе с малопольской шляхтой, косо смотревшей на попытки Литвы отделиться от Короны. Слушая тех и других, молодой король не мог не удержаться от печального сравнения: вот он оставил Краков, где много лет враждовали два лагеря, отцовский и материнский, и теперь видит, что королева была куда проницательнее отца, когда внушала сыну, чтобы он не поддавался влиянию тех князей, которые мечтают о вольном княжестве Литовском с удельным князем во главе. Два враждующих лагеря в Кракове и теперь два — в Вильне… До сей поры он привык во всем слепо доверять матери, был ее сторонником, теперь же ему придется самому принимать решения и делать выбор. Он слышал о том, что королевская чета в дружбе с Горностаями, значит, для начала Иван или Оникей могут помочь ему советом, предостеречь от ложного шага. Только надо помнить, что Оникей, искусный дипломат, нередко вел переговоры с московским Кремлем и с крымскими татарами, был одновременно и управляющим всеми литовскими поместьями королевы Боны… Может ли такой человек судить бесстрастно и справедливо? Да и сам он, Август, способен ли увидеть в истинном свете этот край, куда более обширный, чем коронные земли?

Мысли эти были невеселые и омрачали радость, какую испытывал Август, въезжая в город, готовый к торжественной встрече своего князя. Вид замка, не совсем еще отстроенного после пожаров, разочаровал его и придворных. Убогий, заброшенный, он никак не походил на резиденцию великого князя Литовского. Август поинтересовался, где жила во время своих наездов в Литву королева, ему объяснили, что она вечно была в пути и замка после пожара еще не видела. Он вспомнил, как сам когда-то вместе с матерью наведывался в эти края, правда, чаще разъезжал по Волыни и Полесью, нежели оставался в столичном граде. Но это было так давно, еще до замужества Ядвиги, а теперь… неужели он в самом деле истинный хозяин этого замка?

Правда, прощаясь с ним на Вавеле, отец даже вскользь не намекнул о том, что полностью передает княжество Литовское в его руки, значит, по-прежнему старый король и сш-С18а ЬШшашае были облечены здесь всей полнотой власти. Однако встречавшие его дворяне были столь предупредительны и даже угодливы, что Август невольно почувствовал себя едва ли не удельным князем этого края. И тут же повелел прислать из Кракова опытных мастеров и зодчих, дабы отстроили замок. Из своих длительных бесед с Горностаями он усвоил, что следует безотлагательно укреплять пограничные крепости, а поместья угасших родов присоединить к королевским землям, передать во владение казны.

— Ее величества или великого князя? — спросил он, помня постановление сейма, принятое после окончания «петушиной войны», и еще рассказ матери о том, как год назад умер, не оставив наследников, один из потомков рода Гаштольдов.

— Казны великого князя, — отвечал речицкий староста Оникей.

— Нужно действовать с осторожностью, — добавил Иван, — государыня давно метит на эти владения, и вдова Гаштольда полагает, что должна передать замок со всеми угодьями и лесами в ее руки.

— А как зовут вдову? — поинтересовался король, поглощенный мыслями об охоте, на которую его пригласили магнаты Кишки.

— Барбара из рода Радзивиллов, — ответил Оникей. В тот день никто из них и не догадывался, что принесет Сигизмунду Августу и всей Речи Посполитой это имя: Барбара.

Прошло уже больше двух месяцев с того дня, как Август уехал, а Елизавета не получила от супруга ни одного письма, хотя гонцы с письмами к Боне прибывали каждую неделю. Доктор Ланг, который так же, как и Марсупин, предпочитал жить в городе, постоянно получал донесения от фройляйн Хёльцелин, и они не были утешительными: Елизавета скучала по мужу, на Вавеле ей было неуютно, приступы болезни участились. Хотя никто молодой королеве не досаждал: страшась за судьбу Изабеллы, королевская чета была неизменно внимательна к невестке, а Сигизмунд, зная, что она нуждается в помощи и участии, пекся о ней куда больше, чем о родных дочерях.

Однажды, когда Бона диктовала очередное письмо венгерской королеве, в котором спрашивала, есть ли надежда на то, что маленького Яноша Сигизмунда увенчают короной святого Стефана, в комнату вбежал взволнованный Вольский.

— Вот уж не вовремя, — вздохнула Бона, велев Сусанне положить перо.

— Знаю, ваше величество, — отвечал он, — но и новость, с которой я пришел, особая.

— Вот как? Что-нибудь стряслось с нашей австриячкой?

— Увы, государыня, мое известие пострашнее. В Малой Польше снова чума. Даже в окрестностях Кракова кое-где подбирают покойников…