— А теперь по-румынски! Сегодня мы дегустировали отличное румынское белое вино. Как же сказать даме сердца о своих чувствах по-румынски?
Сомелье не отводил микрофона от губ Федора, словно чувствуя, что напал на полиглота.
— Тэ юбэск, — выдал Федор и ухмыльнулся, как Дракула.
— Верно, — изумился сомелье и пошел дальше гулять между столами и рассказывать разные винные легенды.
— Ты говоришь по-венгерски и по-румынски? — пристала к Федору Диана.
— Немного, — улыбнулся тот.
— И по-испански?
— Ну да. На сальвадорском диалекте саличи. Научился, пока сидел в их тюрьме.
— А на каких еще языках ты можешь признаться в любви?
— Не только признаться, но и говорить могу… На английском, само собой. … — он вздохнул, — на французском. И на монгольском.
«Хвастун какой, — подумала Тина. — Это он специально красуется. Передо мной или просто так, по привычке?»
— Скажи, скажи на монгольском! — азартно потребовала Диана.
Федор лукаво прищурился и быстро произнес новое заклинание, которое звучало как «Би танд хайртай».
— С ума сойти! — восхитилась Диана. — Ишь ты, Чингисхан! Красиво! Однако ты поездил по свету, Федя.
— Поездил, — согласился Федор.
— И во всех странах признавался девушкам в любви на языке их страны? — насмешливо спросила Тина.
Она неожиданно представила Федора в меховой шапке, синей мантии с высоким воротником и вышитом жилете. В ее фантазии он сидел в юрте на подушках и шептал слова любви прекрасной принцессе-наезднице.
Она тут же поспешила отмахнуться от фантазии, приземлить, и поэтому ехидно добавила:
— Все искал единственную и неповторимую, как капустный пирог своей бабушки?
Федор рассмеялся и поведал ей одной, понизив голос:
— Не поверишь, именно этих слов я пока девушкам не говорил. Ни на одном языке.
16
После этого признания Федор принялся вовсю очаровывать Тину. Он придвинулся к ней ближе, предлагал попробовать сыр, попросил для нее у официанта винограда, а потом пустился рассказывать разные истории, которые приключились с ним во время странствий.
Если верить его словам, он постоянно лез в гущу событий, притягивал неприятности и с блеском из них выходил. Занимался всем на свете: собирал апельсины в Испании, ловил устриц во Франции, строил дома на Крайнем Севере, водил по Алтаю группы туристов, которые мечтали отыскать снежного человека. И они его почти отыскали: ночью в дверь охотничьей избушки, в которой заночевала группа, начало ломиться неведомое чудовище. Силы чудовище было немерянной: грохотала дверь, сотрясались стены и плясали стропила. Девушки визжали и рыдали от страха, заставляли мужчин выйти и разобраться с пришельцем. Но мужчины с подсказки Федора благоразумно отсиделись взаперти до утра. А утром выяснилось, что в дом лезла заблудившаяся буренка, которая почуяла людей и надеялась, что ее спасут, накормят и отведут к хозяйке.
— Собственно, я знал, что за монстр явился на огонек, — объяснил Федор. — Но молчал в тряпочку. Туристы приехали за адреналином и загадками, и они получили, что хотели. Ту ночь они не скоро забудут.
— Складно заливаешь! — хохотала Диана.
— Все правда, клянусь капустным пирогом моей бабушки, — божился Федор, пряча за прищуренными веками шальной огонек.
Уля снисходительно вздыхала. Возможно, она тоже считала, что ее папа привирает. Либо слышала его байки уже миллион раз и успела выучить их наизусть.
Тина слушала Федора не без удовольствия. Он умел рассказывать ярко и убедительно. Его живая энергия здорово будоражила Тину.
Но при этом она испытывала и легкое раздражение. Федор с его хвастовством, сочным баритоном, неугомонными глазами и упорными знаками внимания не давал ей погрузиться в лирическую меланхолию, которой она спасалась в последние дни.
.— Признайся, дядя Федя, ты — шпион? — вдруг спросила Диана серьезным тоном. — Давай без шуток-прибауток. Что ты за человек такой? Ездишь по свету, за людьми наблюдаешь, за разные дела берешься…
После драматической паузы Федор ухмыльнулся и признался:
— Никакого секрета. Одна из моих профессий — журналист-очеркист.
— Ах вот оно что! — обрадовалась Диана. — Как я не догадалась! То-то ты все в синей книжке чиркаешь… Ты собираешь материалы, и поэтому ездишь по миру и пробуешь себя в разных профессиях.
— По миру я начал ездить раньше, чем стал писать очерки.
— Почему сразу не сказал? Таинственность напускал?
— Не люблю об этом говорить. Стоит сказать, что ты работник пера и клавиатуры, как все сразу пугаются, зажимаются, стесняются…
— Смотри, не смей о нас ничего писать! Не простим. Проклянем!
— Вот, этого самого люди и пугаются — боятся стать героями очерка. Успокойтесь, девушки! Я не смешиваю работу и личное.
— Слышала, Тина? Мы не работа! Мы личное. Это радует.
Тина рассеянно улыбнулась. Признание Федора ее поразило, что и говорить, но сейчас все ее внимание было отдано сидящей напротив парочке. Смотреть на Улю и Глеба было переживательно, как в кино.
Вот Глеб наклоняется к соседке, их плечи соприкасаются. Уля не отодвигается — она теснее льнет к его плечу.