Королева Юга

Все не заладилось с самого начала. Сначала, как только они миновали сеутский маяк, сгустился туман. Потом опоздал сейнер, которого они поджидали в открытом море, в темноте, где не было никаких ориентиров, а на экране «Фуруно» – полно сигналов от торговых судов и паромов, проходивших иногда угрожающе близко.

Сантьяго беспокоился, и хотя Тереса видела только его черный силуэт, она замечала его волнение по тому, как он двигался туда-сюда по «Фантому», проверяя, все ли в порядке. Туман укрывал их достаточно плотно, и она осмелилась закурить, присев, прячась под приборным щитком, прикрыв ладонью пламя зажигалки и огонек сигареты. Потом выкурила еще три. И вот наконец «Хулио Верду», длинная тень, на которой призраками шевелились черные тени, материализовался в темноте – в тот самый момент, когда налетевший с запада ветер начал рвать туман в клочья. С грузом тоже оказалось что-то не так: пока им передавали с сейнера двадцать упаковок, а Тереса укладывала их вдоль бортов, Сантьяго удивился: они были крупнее, чем предполагалось.

Весят столько же, а размеры больше, заметил он. А это значит, что там, внутри – «шоколад», то есть товар более низкого качества, а не гашишное масло высокой степени очистки, более концентрированное и более дорогое. А между тем Каньябота в Тарифе говорил именно о масле.

Потом, до самого берега, все было нормально. Они шли с опозданием, так что в проливе было полно судов; поэтому Сантьяго поднял триммер консоли головастика и направил «Фантом» на север. Тереса чувствовала, что он неспокоен: заметно по тому, как резко и торопливо он делал все, что должен был делать, будто именно этой ночью ему как никогда хотелось поскорее довести дело до конца. Все нормально, уклончиво ответил он, когда она спросила, все ли в порядке. Нормально. Он всегда был немногословен, но интуиция подсказывала Тересе, что на сей раз за его молчанием кроется больше тревоги, чем когда бы то ни было. Слева, на западе, уже обозначилась светлой полосой Ла-Линеа, когда два луча-близнеца – маяки Эстепоны и Марбельи – появились впереди, лучше видимые между скачками: свет Эстепоны мерцал левее – вспышка, потом две, каждые пятнадцать секунд. Тереса приникла лицом к резиновому конусу радара, стараясь прикинуть расстояние до суши, и вся напряглась от неожиданности: экран показывал сигнал от неподвижного объекта в миле к востоку. Взяв бинокль, она вгляделась туда и, не увидев ни красных, ни зеленых огней, подумала: не дай Бог это мавр с погашенными огнями затаился в темноте и подкарауливает нас. Однако на второй и третьей развертке сигнала уже не оказалось, и она немного успокоилась. Может, гребень волны, подумала она, или другой катер, выжидающий удобного момента, чтобы подойти к берегу.

А спустя четверть часа, на пляже, они попали из огня да в полымя. Со всех сторон ослепительные фары, крики, стой, жандармерия, стой, стой, и вспышки голубых огней у дороги, и люди, разгружавшие катер, застывают по пояс в воде с поднятыми над головой тюками, или роняют их на песок, или бросаются бежать среди всплесков и брызг. Сантьяго, выхваченный из тьмы ярким светом – ни единого слова, ни единой жалобы, ни единого проклятья, молча, уже смирившись с тем, что случилось, но не перестав быть мастером своего дела, – склоняется над штурвалом, чтобы дать «Фантому» задний ход, а потом, как только днище сползло с песка, лево руля, вывернутый до предела штурвал, педаль, ушедшая на всю глубину, рррррррррр, вдоль берега, под килем меньше фута воды, катер сначала встает на дыбы, казалось, желая задрать нос к самому небу, а потом мчится по спокойной воде, уносясь по диагонали прочь от берега и огней в спасительную темноту моря, к далекому зареву Гибралтара, светлеющему в двадцати милях на юго-востоке, пока Тереса подхватывает за ручки, один за другим, четыре двадцатикилограммовых тюка, оставшихся на борту, поднимает их и бросает за борт, и рев головастика заглушает всплеск от их падения, пока они тонут в кильватерной струе.

И тут на них налетел вертолет. Услышав шум его винтов вверху и немного сзади, она подняла голову, и ей пришлось закрыть глаза и отвернуть лицо, потому что в тот момент ее ослепил поток света, хлынувший сверху, и конец освещенного полоза закачался туда-сюда совсем рядом с ее головой, заставляя пригнуться.