Королева Юга

Еще один скрип в коридоре, а может, на лестнице. Взгляд Поте Гальвеса из двери напротив, уже сосредоточенный, профессиональный. Обманчиво массивная фигура, опустившаяся на одно колено, половина лица – другая скрыта за косяком двери – над изготовленным к бою «козьим рогом»: с автомата снят приклад для удобства, вставлен магазин на тридцать патронов, а еще один, перевернутый, прикручен липкой лентой к первому, чтобы вставить немедленно, как только тот опустеет.

Снова скрипы. На лестнице.

Мой стакан, беззвучно шепчет Тереса, остался недопитым. Она ощущает пустоту внутри и полную ясность снаружи. Ни рассуждений, ни мыслей. Ничего, кроме бессмысленно повторяемой строчки песни и концентрации всех чувств на истолковании звуков и ощущений. В конце коридора, над поворотом лестницы, висит картина: черные кони несутся по бескрайней зеленой равнине. Впереди всех – белый. Тереса считает коней: четыре черных и один белый. Она считает их так же, как считала двенадцать колонок лестничной балюстрады, пять цветов витража, выходящего в сад, пять дверей с этой стороны коридора, три бра на стенах и лампу на потолке. А еще она мысленно считает патрон в канале ствола и четырнадцать в магазине, первый выстрел как бы двойной, он немного жестче, приходится прикладывать больше силы, а потом остальные идут уже легко, один за другим, и так все сорок пять патронов из тяжелых магазинов, оттягивающих ей карманы джинсов. Запас есть, хотя все зависит от того, с чем придут эти мерзавцы. В любом случае, рекомендовал ей Поте Гальвес, лучше расходовать запас понемножку, хозяйка. Не нервничать, не торопиться, выпускать по одному. Так надольше хватает и меньше уходит. А если кончатся патроны, материте их, от этого тоже бывает больно.

Скрипы – это шаги. Вверх по лестнице.

Над площадкой осторожно высовывается голова. Черные волосы, молодой. Потом появляются плечи и рядом еще одна голова. Оба держат оружие впереди себя, описывая стволами полукруги в поисках цели. Тереса вытягивает руку, искоса смотрит на Поте Гальвеса, задерживает дыхание, нажимает на спусковой крючок. «Зиг-зауэр» подпрыгивает, выплевывая, как удары грома, свои бум, бум, бум, и, прежде чем раздается третий, все звуки в коридоре поглощают короткие очереди автомата киллера, тра-а-та, грохочет он, тра-а-та, тра-а-та, и коридор наполняется едким дымом, и в нем видно, как разлетается на обломки и щепки половина колонок балюстрады, траа-та, траа-та, и обе головы исчезают, и с нижнего этажа доносятся крики и топот убегающих ног; и тогда Тереса перестает стрелять и отводит в сторону свой пистолет, потому что Поте с ловкостью, неожиданной в человеке его габаритов, наклоняется и бежит, пригнувшись, к лестнице, тра-а-та, тра-а-та, снова грохочет его «козий рог» на полпути, а добежав, он опускает ствол АК вниз, дает, не целясь, еще одну очередь, нашаривает в висящей на плече сумке гранату, зубами, как в фильмах, выдергивает из нее чеку, кидает в проем лестницы, все так же согнувшись, возвращается бегом и со всего размаху бросается животом на пол, а в проеме раздается: пум-пумба-а-а, и среди дыма, и грохота, и горячего воздуха, который волной бьет в лицо Тересе, все, что было на лестнице, в том числе кони, летит ко всем чертям.

Вселенский хаос.

Внезапно во всем доме гаснет свет. Тереса не знает, хорошо это или плохо. Она бежит к окну, смотрит наружу и убеждается, что сад тоже погрузился в темноту, и единственные пятна света – это фонари на улице, по ту сторону каменных стен и решетки. Пригнувшись, бежит назад, к двери, по пути натыкается на стол и опрокидывает его вместе со всем, что там оставалось, текила и сигареты к черту, и, снова упав на пол, выставляет из-за косяка только пистолет и половину лица. Лестничный проем теперь – почти черный колодец, слабо освещенный отдаленным уличным заревом: оно проникает внутрь сквозь разбитые стекла витража.

– Как вы там, донья?

Поте Гальвес прошептал это едва слышно.

– Хорошо, – так же тихонько отвечает Тереса. – Неплохо. – Киллер не говорит больше ничего. Она угадывает очертания его тела в темноте, в трех метрах от себя, через коридор. – Крапчатый, – шепчет она. – Твоя чертова белая рубашка так и светится.

– Ну, однако, делать нечего, – отвечает он. – Сейчас уже не до переодеваний… Вы хорошо все делаете, хозяйка. Экономьте патроны.

Почему мне сейчас не страшно, спрашивает себя Тереса. В конце концов, со мной все это происходит или с кем? Рука, которой она прикасается ко лбу, суха и холодна как лед, а другая, сжимающая рукоятку пистолета, мокра от пота. Пусть кто-нибудь мне скажет, какая из них моя.

– Вот они, сукины дети, возвращаются, – бормочет Поте Гальвес, поднимая «козий рог» к плечу.