Королева красоты Иерусалима

На кладбище жутковато, по спине у меня пробегает холодок, я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг действительно ни души. Уверившись, что за мной и правда никто не наблюдает, я вынимаю из сумки красную помаду и аккуратно, осторожными мазками крашу губы сердечком, как это делала мама. Потом наклоняюсь к памятнику и нежно целую его, оставляя отпечаток своих красных губ на белом холодном камне, чтобы вдохнуть жизнь в безликое скучное надгробие. Я снимаю целлофан с букета и рассыпаю красные как кровь гвоздики вдоль и поперек постамента.

– Мама… – шепчу я и снова целую надгробие – в последний раз. И спускаюсь по ступенькам.

Вся моя семья стоит возле машин.

И тут я вижу его. Моргаю, не веря себе.

– Что ты тут делаешь?

– Увидел извещение в газете.

– И ты все время был здесь?

– Да.

– Ты идешь? – кричит мне Рони, садясь в папину машину.

– Поезжайте, – отвечаю, – я приеду позже.

Машины уезжают, и мы с Амноном остаемся одни. – Знаешь, – говорю я ему, – когда я стояла у маминой могилы, я думала о тебе.

– Правда? – он удивлен. – И о чем ты думала?

– О том, что когда-то, давным-давно, мне выпала возможность полюбить, но я упустила эту возможность. – Не было ни дня, – говорит он тихо, – чтобы я не думал об этой упущенной возможности.

Я вглядываюсь в его доброе лицо, в его большие глаза, которые всегда смотрели мне прямо в душу, и бросаюсь ему на шею. Он слегка отстраняет меня и спрашивает:

– Ну так как ты поживаешь?

– Уже хорошо. Но было чертовски плохо.

И я рассказываю ему о Филипе, и о своем дедушке, и о маме и ее умершем возлюбленном.

– Я знаю, что мама вернула мне тебя, потому что я перестала сердиться.

Амнон ничего не говорит, только крепко обнимает меня.

На кладбище тьма египетская, мертвые уже легли спать. Внизу, по шоссе Иерусалим – Тель-Авив, мчатся машины, их горящие фары создают волшебный мираж. Мы сидим на краю холма, у подножия маминой могилы, тесно прижавшись друг к другу.

– А ты, – шепчу я ему. – Как ты жил это время?

– Я бежал от тебя до самой Индии. Прошел долгий путь. Искал спасения от тоски, от чувства, что все потеряно. Поначалу сердился на тебя, на твою слепоту. Потом сердился на себя – почему я не боролся за тебя, почему сдался. Я изъездил Индию вдоль и поперек, был в Манали и в Дхарамсале, в Гималаях, в Касоле и в долине Парвати, отправился на юг, в Раджастан, и в конце концов попал в земной рай – Гоа. Там прилив и отлив меняют душевное состояние человека, там джунгли соприкасаются с золотым морским песком, там коровы на пляже загорают рядом с людьми. И там я решил сделать три вещи: сбрить бороду, вернуться домой и найти тебя. Твой отец сказал, что ты еще в Лондоне, и научил меня слову на ладино – пасьенсия. Ну вот, я запасся терпением и стал ждать. Я знал, что ты вернешься, знал, что когда мы встретимся, то будем вместе. Я больше не оставлю тебя, Габриэла.

– А я думала, что потеряла тебя, – шепнула я, – что единственный шанс у меня отнят; я думала, что никогда не полюблю, что у меня не будет детей; я поклялась, что разорву цепочку несчастливых женщин семьи Эрмоза. И вот ты здесь. Ты вернулся.

Я целовала Амнона и тонула в его объятиях. Это чудо, думала я, это чудо, я чувствую любовь именно там, где говорила Бекки, – между грудью и животом, там, где сердце.

Благодарности

Мой отец Мордехай Ишай долго ждал, пока я завершу эту книгу, чтобы прочесть ее. И я сама ждала минуты, когда смогу преподнести ему свою рукопись с посвящением. Отец скончался за несколько месяцев до выхода книги. Я бесконечно благодарна ему за те долгие часы, когда он сидел со мной и рассказывал истории о своем Иерусалиме, с любовью и безграничным терпением воссоздавая целый пласт жизни. Именно отец выбрал фамилию Эрмоза для моих героев.

Вспоминая об отце, я всегда вспоминаю и о матери – Леване Ишай, урожденной Нехемиас. Они всегда приходят ко мне вдвоем. Так было при их жизни, так продолжается и теперь, после их смерти. Не проходит и дня, чтобы я не думала о них.

Глубокую признательность испытываю я к своей любимой тете Мирьям Нахум, сестре моей матери. Она не жалела для меня времени, и благодаря ее рассказам 30-е, 40-е и 50-е годы оживали перед моими глазами; слова и выражения на ладино я тоже узнала от нее.

Всю жизнь мама советовала мне брать пример с моего двоюродного брата Бенциона – Бенци, как называли его в семье, набираться у него уму-разуму. И всю жизнь я у него училась. Из прекрасной книги Бенциона Нехемиаса «Хамса» я многое узнала об Иерусалиме начала двадцатого столетия.

Спасибо всем поколениям семьи Нехемиас и семьи Ишай, и прежде всего двоим моим братьям – Рафи и Алону, за вдохновение и любовь, которые они дарили мне со дня моего появления на свет.

Особая благодарность – моим вечно молодым теткам Эстер Мизрахи и Мирьям Кадош.

Огромное спасибо моей дорогой Рони Модан за веру в меня. Я рассказала Рони, что мечтаю написать роман, и показала ей начало; и, прочтя эти первые страницы, она сразу решила издать мою книгу.