Всякий другой промолчал бы, боясь проговориться, но Генрих понял, что молчание его погубит: ведь люди обычно не теряют своих слуг или доверенных людей так просто, а наводят справки и производят розыски. Генрих тоже наводил справки и расспрашивал в присутствии короля и самой Екатерины; спрашивал про Ортона у всех в Лувре, начиная с часового, ходившего у пропускных ворот, и кончая командиром охраны, дежурившим у короля в передней, но все было напрасно. Очевидно, Генрих был так глубоко огорчен этим событием, был так привязан к бедному слуге, что заявил о своем решении никем его не замещать, пока не убедится окончательно в бесследном исчезновении Ортона.
Как мы уже сказали, в передней было пусто, когда туда входила Маргарита. Как ни легко ступала королева, Генрих услыхал ее шаги и обернулся.
— Вы, мадам?! — воскликнул он.
— Да; читайте поскорее, — сказала Маргарита и подала ему раскрытое письмо, содержавшее такие строки:
«Сир, настало время осуществить наш план. Послезавтра назначена соколиная охота вдоль Сены от Сен-Жермена до „Домиков“, то есть на протяжении всего леса.
Хотя это охота соколиная, но примите в ней участие; наденьте под платье хорошую кольчугу, прихватите лучшую Вашу шпагу и выберите самую резвую лошадь из Вашей конюшни.
Около полудня, то есть в разгар охоты, как только король поскачет вслед за соколом, ускользните один — если поедете на охоту один, или с королевой Наваррской — если королева едет с Вами.
Пятьдесят человек наших будут спрятаны в павильоне Франциска I, ключ от павильона у нас; никто не будет знать, что они там, — они приедут только ночью, и ставни будут закрыты. Вы проедете дорогою Фиалок, в конце которой я буду ждать Вас, а на поляне будут Коконнас и Ла Моль с двумя свежими лошадьми: эти лошади предназначаются для смены, на случай если Ваша лошадь и лошадь ее величества королевы Наваррской устанут.
Прощайте, сир, будьте готовы Вы, — мы-то будем».
— Жребий брошен! — сказала Маргарита, повторяя через тысячу шестьсот лет слова, произнесенные Цезарем на берегах Рубикона.
— Хорошо, мадам, — ответил Генрих, — я не обману ваших ожиданий.
— Станьте героем, сир. Это не так трудно: вам только надо идти своей дорогой; а для меня поставьте красивый трон, — сказала дочь Генриха II.
Неуловимая улыбка скользнула по тонким губам Беарнца. Поцеловав руку Маргарите, он вышел первым посмотреть, можно ли ей пройти, и, выходя, стал напевать припев старинной песни:
Предпринятая им предосторожность оказалась не напрасной: в ту минуту, когда он отворял дверь своей опочивальни, герцог Алансонский отворил дверь своей передней; Генрих подал рукою знак Маргарите, а затем громко сказал:
— A-а! Это вы, брат мой! Добро пожаловать!
По знаку мужа Маргарита поняла, что надо делать, и убежала в туалетную комнату, вход в которую был завешен огромным гобеленом.
Герцог Алансонский вошел робко, все время озираясь.
— Мы одни, брат мой? — вполголоса спросил он.
— Совершенно одни. Что случилось? У вас такой расстроенный вид.
— Генрих, мы разоблачены!
— Каким образом?
— Захватили де Муи.
— Я знаю.
— И де Муи все рассказал королю.
— Что же он сказал?
— Что я желал занять наваррский престол и что для этого я входил в заговор.
— Экое горе! — сказал Генрих. — Вы оказались в опасном положении, мой бедный брат. Почему же вы до сих пор не арестованы?
— Я сам не знаю. Король, издеваясь надо мной, предлагал мне наваррскую корону. Он, разумеется, рассчитывал вызвать у меня какие-нибудь признания; но я не выдал ничего.
— И хорошо сделали. Святая пятница! Будем держаться крепко, от этого зависит наша с вами жизнь.
— Да, дело щекотливое, — ответил Франсуа, — поэтому, брат мой, я и пришел спросить вашего совета: как вы думаете — бежать мне или оставаться?
— Ведь вы же видели короля, если он с вами говорил?
— Конечно.
— Так вы должны были прочесть ответ в его мыслях. Действуйте на основании вашего чутья.
— Я бы предпочел остаться здесь.