Королева острова

Было еще немного времени взять себя в руки, и я потерла щипавшие глаза. Грудь разрывалась от ощущения, что меня обманули. Пяти недолгих лет мало для жизни. В голове еще не родились мечты. Пожалуйста… Я не могу умереть, не позволив своим мечтам появиться на свет.

Влага заструилась по моим пухлым, словно яблочки, щекам. Нечестно умирать сегодня. Совсем нечестно.

– Дороти?

Я не могла ей ответить. Слезы выдали бы ма мою слабость. И она бы огорчилась. Я поклялась никогда больше не отнимать у нее радость. Мами редко смеялась. Ее улыбка была безжизненной, больше походила на гримасу.

Когда па уезжал, я поклялась быть храброй. Но как это сделать теперь? Как быть храброй, когда вокруг хижины воняет смертью…

– Дороти, а ну, иди сюда, детка. Быстро!

Ма стояла у моей двери, малышка Китти спала у нее на бедре.

– Я так и знала! Слишком ты тут притихла, моя болтушка. – Она кивнула на открытые красные ставни. – Не удержалась. Видишь, небо с тобой говорит? Говорит, ты улетишь прочь!

Спокойный голос ма унимал тревогу, что билась в моей груди, но я не могла заставить себя отойти от окна. Я хотела смотреть, как приближаются повстанцы и над поселением поднимается дым.

По скрипучему полу зашлепали босые ноги. Ма подошла и дернула меня к себе. От рывка я поморщилась, но тут же оказалась в сильных любящих объятиях.

Она стала напевать мне в ухо, и я перестала дрожать. Ма мурлыкала мелодию, которую обычно пела моей сестре, когда укладывала ее спать. Мне нравилась эта песня. Она дарила добрые сны.

Тут я решила, что в пять лет можно и не очень-то храбриться, и расплакалась, прижимаясь к маминому бедру. В ее песне не было слов, вернее сказать, я их не знала, но руки мами были нежны.

Новая партия грубого хлопка, из которой ма шила одежду, была жесткой и колючей, но я не обращала внимания. Только крепче обняла мами и стала любоваться желтыми и оранжевыми листьями, которыми она расписала ткань.

– Все наладится, Дороти. Плантаторы подавят мятеж. Ирландцы и французы всегда справлялись. Бедный Каджо. Из-за этого болвана всех поубивают.

Тот дед в шляпе, низко надвинутой на глаза, который просит на площади милостыню, – это он в ответе за то, что горят поля? Дряхлый старик подговорил людей взять косы и лопаты и идти убивать надсмотрщиков?

Нет. Быть не может.

– Па должен быть с нами, мами. Он должен быть тут, чтобы нас защитить. Он всегда нас защищал!

Ма отпрянула, словно я сказала что-то плохое. Глаза ее затуманили тени, которые подсказывали, что говорить этого не следовало.

Отвернувшись от меня, она разгладила помятую розовую тунику Китти.

– Масса Кирван в отъезде. Твой папаша снабдил своих надсмотрщиков ружьями. Мощными ружьями, которых нет у бедных повстанцев.

В груди у меня зажгло. Я посмотрела в ее прекрасное темное лицо и потрясла кулаками.

– Ты на чьей стороне?

– Побеждают числом, а не добром или злом, только числом, Дороти.

Я вытаращилась на нее. Взгляд у ма был отсутствующий, будто она ушла в себя. Я не хотела, чтобы и меня затянуло в эту пустоту, где ничто не имеет значения.

Разве мы не можем избавиться от страха?

Разве мы не можем оказаться на стороне добра?

Разве нельзя иметь то и другое одновременно?

Я отошла от нее, выглянула в окно и принялась искать взглядом звезды.

– Мне полегчало, мами. Зови меня Долли[7] – куколка. Как па зовет. Я его маленькая куколка!

– Тебя зовут Дороти. – Ее тонкий, как у колибри, голос зазвучал громче. – Дороти!

– Долли, – хрипло сказала я, будто ворона закаркала. – Когда меня зовут Долли, я не такая, как все. Так меня па назвал. А он всегда прав.

Ма положила Китти на мое одеяло и спеленала.

– Но игрушку, набитую мякиной, тебе пошила я, а Кирван только болтает про чудных бумажных кукол.

Это была правда.

Па никогда не привозил мне ничего из своих поездок, ну и что? Имя было милым и звучало красиво, мне нравилось быть его куколкой, а не той, о ком сплетничали женщины возле источника. Они говорили, моя кожа черна как деготь. Поговаривали, что я не от па.

Когда он звал меня Долли, своей Долли, это будто доказывало, что я – его. Я была красивой и черной – черной, как черный алмаз.

– Па говорит, у меня глаза как у куклы. Светлые как солнце, как звезда! Мне нравится Долли!

– Имя очень важно. Тебя зовут Дороти. Это означает «дар». Ты – дар Божий.

– Я Долли. Долли, Долли, Долли! Па зовет меня Долли! А ты его не любишь. – Я кричала громче, чем того хотела, но и звуки выстрелов приблизились. Бой шел недалеко от нашей хижины.

– Тебе только пять, а уже дерзишь, как большая. Ты еще мала, Дороти. – Мами сильно нахмурилась, а следом заплакала Китти. – Одни глупости. Отойди от окна. Сегодня спишь на моей подстилке.

Она махнула мне, но я заупрямилась и задержалась у окна еще немного, отыскивая самую яркую звезду. Я сжала пальцы, будто желала приблизить звезду в надвигающемся тумане.

Вдруг мне почудились вдали очертания зверя, который с трудом волочил ноги, и я ахнула.

– Мами, там что-то есть!

Она закрыла окно и схватила меня за плечи. Потом встряхнула. Я попыталась вывернуться, и рукава моей ягодно-алой кофточки туго натянулись.

– Ничего там нет.

Раздался вой.