Королева плоти (СИ)

— Я нашел Гарретта, он ранен, — сообщил он в рацию, все еще нервно посмеиваясь. — И без сознания.

— Оставайся с ним, — сразу же отозвался Игон. — Роланд уже едет к вам.

Гарретт пошевелился и слабо застонал.

— Мертвого разбудишь… Эдди…

Он попытался приподняться, но из-за слабости чуть не упал прямо на ступеньки, как будто стремился получить удар еще и по затылку; Эдуардо удержал его и с трудом усадил в инвалидное кресло.

— Тебя неслабо приложили, гринго, — выдохнул он, нервно улыбаясь, и указал на приоткрытую дверь. — Может, там найдется бинт. Побудь пока здесь.

— Там был какой-то парень, — тихо произнес Гарретт; его лицо, испачканное в крови, ожесточилось. — Они искали его. Посмотри… Может, ему удалось спрятаться или…

Эдуардо кивнул и скрылся в глубине бара.

***

Ни сбежать, ни спрятаться парень не сумел — арбалетная стрела настигла его возле стойки и пробила горло. Он лежал на полу, среди опрокинутых барных стульев; свет в зале не горел, столы были прибраны, и на первый взгляд казалось, что парень — совершенно обычный, каких в городе встречаешь сотню за день, — просто перепил и вырубился, а бармен по какой-то причине оставил его здесь до утра. Приблизившись, Эдуардо заметил вторую стрелу, вошедшую прямо в грудь.

Преодолев внезапный приступ страха

о Господи, он схватит меня, как только я наклонюсь

он проверил пульс. Сердце не билось. Тело еще не остыло, хотя никакая реанимация не помогла бы — лужа густой крови, в которой отражалась блестящая вывеска с названием заведения, уже растеклась по полу, норовя забраться под стойку.

Эдуардо обошел зал и обнаружил выключатель; при свете он почувствовал себя несколько увереннее, хотя и избегал смотреть в сторону трупа. За барной стойкой нашлась аптечка, и, вытряхнув на стол ее содержимое, он нашел бинт и какое-то дезинфицирующее средство. Машинально сунул в карман коробок спичек, валявшихся рядом с кассой.

Рация ожила и выплюнула в тишину зала голос Роланда.

— Эдуардо, скажи точно, где вы. Мы уже въехали в ваш квадрат.

— Бар «The Booze*», — он посмотрел на раздражающе яркую вывеску над стойкой. — Поторопись, компадре.

— Еду, — коротко ответил Джексон и отключился.

Эдуардо двинулся к заднему выходу, чтобы позвать Гарретта в зал, когда свет за его спиной мигнул несколько раз — лампы неприятно защелкали — и погас. Духота, царствовавшая в баре, отступила, и по полу пробежал неприятный холодок, совсем нетипичный для лета. От этой прохлады счетчик очнулся и издал отчаянный треск, который захлебнулся в плотной темноте, захватившей зал — погасла даже раздражающая вывеска над стойкой. Эдуардо показалось, что столы, воспользовавшись ситуацией, незаметно окружили его, сомкнув свои ряды; без света все вокруг приобрело особенно зловещие очертания. Медленно, шаг за шагом, он начал передвигаться к выключателю, стараясь не выпускать из виду тело на полу, чтобы утихомирить собственные мрачные фантазии, не вовремя засевшие в голове.

Холодок с пола, вцепившись ему в ноги, стал понемногу подниматься выше, вызывая дрожь во всем теле, и Ривера собрался уже окликнуть Гарретта, но в этот момент услышал тихий стук по стеклу.

Не смотри, там ничего нет, не смотри, там ниче…

За окном, в неровном свете фонаря, он увидел неестественно высокую нагую женщину, прижавшуюся к стеклу. Ее серое круглое лицо было отталкивающим и в то же самое время до странного притягательным; правильные, крупные черты постоянно менялись, искажаясь и принимая невообразимые формы, как будто под ее кожей беспокойно копошились змеи. Глаза, желтые и безжизненные, пугали своей омертвелостью — их пустой взгляд был неотрывно прикован к Эдуардо. Длинные волосы прилипли к телу, спускаясь до самых грудей, полностью покрытых маленькими алыми язвочками, которые пульсировали в такт постукиванию длинных изломанных пальцев — приглядевшись, он насчитал пять фаланг на сером мизинце, испещренном алыми разводами. Живот женщины был странно раздут — не округлен, как при беременности, — и постоянно шевелился. Тонкая кожа на нем непрерывно растягивалась, поддаваясь ударам

сейчас она лопнет и все это вывалится наружу

и толчкам, так, что иногда на ней становились видны четкие отпечатки рук или лиц.