Королева секретов. Роман об Анне Клевской

Анна согласилась. Алое платье — самое роскошное из всех, что у нее имелись. Из того красного шелкового, с предательскими пятнами, она выросла. Как дорого она заплатила за свое удовольствие… и, может быть, заплатит еще больше. Эта мысль не давала ей покоя и приходила в голову чаще и чаще, по мере того как ее брак с королем становился все более вероятным. Может ли мужчина узнать, что его жена не девственница? А еще страшнее, способен ли он определить, что она рожала?

Решительно отбросив в сторону неуместные страхи, Анна пошла переодеваться для встречи с послами.

Сидя на каменной скамье в саду между матерью и Эмили, Анна чувствовала, что выглядит принцессой до кончиков ногтей. Юбка платья, обшитая золотой тесьмой, мягкими складками лежала вокруг ее ног; длинные рукава, собранные над локтями узорными лентами, свисали почти до земли; поверх расшитого драгоценными камнями лифа лежали тяжелые цепи и крест, усыпанный самоцветами; на голове у нее был изящно отделанный Stickelchen из шелкового дамаста, надетый поверх крылатой батистовой шапочки и покрытый вуалью из золотистых нитей; пальцы унизаны кольцами.

Когда послы подошли и низко поклонились, Анна грациозно кивнула им. Доктор Уоттон, выступавший в роли главы делегации, вел себя с изысканной вежливостью; он явно имел большой опыт в искусстве дипломатии.

— Мне говорили, что красотой ваша милость превосходит герцогиню Миланскую, как золотое Солнце затмевает своим блеском серебряную Луну, — сказал он. — И теперь я сам вижу, что это правда. Его величество — счастливейший из мужчин. Говорят, вы наделены множеством прекрасных качеств.

— Леди Анне привили все добродетели и навыки, необходимые супруге, — сказала герцогиня Мария. — Она умеет читать и писать, готовить и весьма умела в обращении с иглой.

— Восхитительно, восхитительно! — воскликнул доктор Уоттон. — Вы музыкальны, миледи?

— Я не пою и не играю на музыкальных инструментах, сэр, но люблю музыку, — ответила Анна.

Ей показалось или в его добродушии просквозило легкое недовольство?

— На каких языках вы говорите?

— Только на немецком, сэр, — ответила она, чувствуя свою ущербность. Неужели посол ожидал, что она владеет английским? — Но я уверена, что быстро выучусь говорить по-английски.

— Очень хорошо, очень хорошо. — Уоттон повернулся к матери. — Ваша милость, удалось ли сделать что-то, чтобы его величество получил затребованные портреты?

— Увы, нет, — призналась мать. — Мы надеялись, что их напишет мейстер Вертингер, но он занят другими заказами. Мы послали за мейстером Кранахом в Саксонию, однако пока не получили ответа.

— Ничего, мадам. Его величество пришлет своего художника, мастера Гольбейна, если это приемлемо.

— Разумеется. — Герцогиня улыбнулась. — Я уверена, герцог Вильгельм даст разрешение. Мы все наслышаны о работах Ганса Гольбейна.

— Я также получил указания сказать вам, мадам, и герцогу, что, если имеются какие-либо затруднения с приданым, мой господин ставит добродетель и дружбу превыше денег.

«Генриху, похоже, не терпится», — подумала Анна. Все короли хотели денег.

— Он очень щедр, — с расширившимися от удивления глазами отозвалась мать.

В начале августа двор переехал в Дюрен, охотничий замок Вильгельма, расположенный в гористой части герцогства Юлих. Бо́льшую часть времени герцог проводил, запершись в кабинете с доктором Уоттоном и послами. Наконец он назначил доктора Олислегера и Вернера фон Гохштадена, великого магистра двора[13] Клеве, послами в Англию.

— Они будут обладать полномочиями для улаживания всех вопросов, — сказал Вильгельм Анне, когда семья собралась за столом на ужин. — И мы предложим приличную сумму в качестве приданого, несмотря на намек короля, что мы можем отказаться от выплаты.

— Спасибо вам, Bruder, — поблагодарила Анна.

Она не хотела ехать в Англию без приданого, чтобы не чувствовать себя ущербной.

Мать закончила трапезу и повернулась к ней:

— Кажется, мое дорогое дитя, вы скоро отправитесь в Англию.

— Если королю понравится мой портрет, — сказала Анна, чувствуя, как при мысли о расставании с родными в горле у нее встает ком.

— Он может предпочесть мой, — встряла Эмили.

— Тогда я порадуюсь за вас, — отозвалась Анна.

По правде говоря, она сама до сих пор не понимала, испытает в таком случае зависть к сестре или облегчение.

— Думаю, он попросит руки Анны, — сказал Вильгельм.

— Мне жаль будет разлучаться с любой из вас. — Мать выглядела печальной. — Но я знаю, в чем состоит мой долг, так же как вы знаете свой. Именно ради этого вас так старательно растили и воспитывали.

— Доктор Уоттон задал мне странный вопрос, Анна, — сказал Вильгельм. — Он поинтересовался, не имеете ли вы склонности к кое-каким увеселениям этой страны?

— Он имел в виду, не пьяница ли я?! — ужаснулась Анна.

Эмили фыркнула и, едва сдерживая смех, ткнулась носом в свой кубок, а мать возмутилась:

— Какая наглость! И это притом что вы, сын мой, известны своей воздержанностью. Эти англичане невозможны!