Марта проснулась, она зевает и потягивается, как кошка.
– Окей. Давай.
Я встаю перед ней. Делаю глубокий вдох. Потом выдох. На меня нападает странная нервозность. Но если я сейчас не смогу сделать это перед Мартой, перед кем тогда смогу?
В груди сильно бьется сердце, но я начинаю:
– Так. На днях я была в кафе и купила пончик.
– В каком кафе? В «Манем»?
– Это не важно. Помолчи, Марта! И мне дали чек. Зачем мне чек на пончик? Я плачу, мне дают пончик, вот и все. Зачем тратить бумагу и чернила на такую покупку?!
Я делаю короткую артистическую паузу и продолжаю:
– Трудно представить себе ситуацию, когда этот чек может понадобиться, чтобы сделать возврат товара.
Марта широко улыбается и фыркает носом.
– Смешно. Но вообще-то не знаю, может, мне просто нравится слово «пончик».
В эту секунду хлопает входная дверь и квартира сразу же наполняется громкими голосами. Это вернулись Мартины мама, папа и младший брат.
– Му’а, Му’а, ты дома? Ты дома? – кричит он.
– О-о, нет, – стонет Марта. – Банджолом has entered the building[17]
.Самые хрустящие сухарики
– Она вообще не плачет! Я не знаю, что мне делать… Уже почти полгода прошло… Это ненормально.
Поздний вечер. Я слышу, как папа говорит по телефону. Он думает, что я заснула, а я не сплю. Я лежу и смотрю на ютубе стендап-комиков. У меня наушник в одном ухе, чтобы услышать, если папа приблизится к моей комнате. На самом деле я должна была выключить телефон полчаса назад. Когда папин голос приближается, я вынимаю наушник из уха и лежу тихо. В темноте различаю силуэт Дарта Вейдера.
– Да, но я беспокоюсь! Она никогда не ходит со мной на могилу. И от щенка отказалась. Я ничего не понимаю.
Молчание. Папа что-то бормочет. Мне не слышно слов. Интересно, с кем он говорит? Вряд ли с Осси. Может быть, с каким-то знакомым или с бабушкой. Я не люблю, когда он говорит обо мне за глаза. Как же он не понимает, что так для него лучше? Не понимает, что я не хочу, чтобы он страдал еще больше, когда горя и так хватает? Не хочу, чтобы ему приходилось меня утешать.
А я не хочу плакать. Стараюсь изо всех сил, только чтобы не заплакать. Но иногда слезы все-таки выступают на глазах. Ненавижу. Я сглатываю слюну и заставляю их убраться восвояси. Я глотаю снова и снова. Это бывает непросто, но помогает. Нужно только справиться с комом в горле. Когда слезы подступают совсем близко, я поступаю так, как это было недавно в туалете. Ложусь на пол, чтобы они не вытекли из глаз, а если какая-нибудь слезинка все-таки вытечет, пальцем задвигаю ее назад. Подвожу к тому месту, откуда она взялась. Заталкиваю вглубь. А лучше всего в такие моменты отвлечься. Посмотреть какой-нибудь фильм. Громко похрустеть сухариком. Самые хрустящие – «Ваза-спорт». Я снова оттарабаниваю свой список:
Я уже не разбираю слов. Произношу это как считалочку или молитву.
Папин голос стал тише, наверное, он ушел в гостиную. Больше не слышно, что он там говорит. Обдумываю, как проскользнуть на кухню и подслушать разговор, и вдруг слышу, как он почти кричит:
– ДПП?
Застываю как статуя. ДПП. Я знаю, что такое ДПП. Детская и подростковая психиатрия. Психиатрия! Как у мамы. Я отказываюсь в это верить. Я не больна. У меня с головой все в порядке.
Я слышу папин голос. Ухватываю отдельные слова.
– Может быть… хорошо… ДПП… да, тревожно.
Вдруг становится тихо, значит, папа лег. Потом слышу звуки телевизора: фортепианная музыка.
Я не могу заснуть несколько часов, я ужасно, ужасно злюсь. И ужасно, ужасно боюсь. И самые смешные в мире ролики на ютубе не помогают.
Люди меняются
Через несколько дней мы встречаемся после школы с Осси, чтобы вместе перекусить. А еще Осси хочет сделать мне подарок, он же не успел ничего купить к моему дню рождения. Мы встречаемся у метро «Сканстулль». Вдоль тротуара лежит собранный в горки потемневший снег.