Хотя ее сердце разрывалось, она приняла свою роль палача только потому, что знала – только она могла даровать ему безболезненную смерть и возможность в последний раз увидеть семью. Она заставила его закричать и упасть на спину, создавая иллюзию пытки. Затем заставила его корчиться и распластаться на полу с криками, которые тошнотворным эхом разносились по залу, только ради удовольствия короля. Но в своем восприятии мальчик был именно там, где заслуживал: совершенно не осознавая своего истинного окружения и не испытывая ни капли боли или страха.
Мальчик мысленно улыбался ей, словно знал, какую милость она ему оказала, оградив от жестокой мучительной смерти, которая была ему уготована.
–
Фейт посмотрела на миниатюрную брюнетку, слишком юную, чтобы у нее отняли жизнь, и поняла, что мальчик знал: все, что он видел, было иллюзией. Ей не удалось найти деталь, которая выдавала бы это. Он был доволен, даже счастлив, и она предположила, что ее ошибка обернулась лучшим утешением. Она показала мальчику не того, кого он потеряет, а ту, с кем воссоединится.
Фейт застыла на месте, не уверенная, что расслышала правильно. Это не могло быть правдой. Все стражники Фэрроухолда подчинялись королю. Зачем ему убивать подданных собственного королевства, если он лично выпытывал у них информацию? Это было совершенно бессмысленно, но она была в голове мальчика и тут же распознала бы ложь.
Он снова посмотрел ей в глаза и показал, кого именно видел в ту ночь. Фейт не узнала фейри, скрывавшего большую часть лица под капюшоном, но запечатлела образ в памяти, параллельно отметив друзей мальчика и надеясь, что их еще не поздно спасти.
Она была ошеломлена новой информацией и ее возможным значением, но вопрос мальчика оторвал ее от собственных мыслей. Последняя задача, которую ей предстояло выполнить, предстала перед ней. Слова давались с трудом из-за болезненного комка в горле. Она покачала головой и выдавила легкую теплую улыбку, несмотря на душераздирающую печаль.
–
Он тоже улыбнулся, словно в знак благодарности, и его улыбка лишь сильнее ранила ее сердце.
Мама мальчика подошла к нему, и они взялись за руки. В ушах Фейт стучала кровь, пульс участился. Она молила о прощении, но это едва ли помогало ослабить хватку тьмы, которая сжимала ее сердце. То, что она собиралась сделать, было необратимым, неизгладимым клеймом на душе, но она не могла позволить себе быть эгоисткой, когда смерть мальчика от рук короля невозможно было даже представить.
Фейт отгородилась от громких мыслей, которые боролись с ее движениями, когда она подняла раскрытую ладонь – больше для королевского представления, чем надобности. Она почувствовала, как давление пульсирует, нарастая, прямо в кончиках пальцев, как будто держала сущность его разума в своих физических объятиях, хрупкая сфера из тонкого стекла разобьется вдребезги по ее милости.
Для всех в зале мальчик продолжал извиваться и кричать в агонии, моля о смерти. Но его разум был умиротворен, он не чувствовал боли и счастливо смотрел в глаза покойной матери. Зафиксировав этот образ как последнее, что он запомнит, Фейт сжала кулак резким движением. Его смерть отразилась на ней обжигающей болью внутри, и она поморщилась, стиснув зубы так сильно, что даже боялась сломать их. Всего на несколько секунд.
Мальчик и его мама застыли. А потом их изображение медленно рассыпалось на кусочки и испарилось, превращаясь в ничто, и перед ней снова появился тронный зал. Безжизненное тело упало на мраморный пол, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь биением ее сердца.
Фейт потребовалось мгновение, чтобы осознанно вздохнуть, чувствуя, как к горлу быстро подступает желчь. Она крепко сжала дрожащие кулаки и подавила всепоглощающую ярость, которая подталкивала на безрассудный поступок. Она не смотрела на мальчика, неподвижно лежащего на холодном полу, чтобы сохранить в памяти образ его последних мгновений в собственном доме со своей матерью, а не в большой чужой комнате, окруженного незнакомцами. Она повернулась к королю, едва скрывая ненависть:
– Уверена, кто-нибудь из слуг сможет убрать его отсюда.
Король мрачно усмехнулся:
– Впечатляет, главная шпионка. Ты гораздо безжалостнее, чем я думал. Моему сыну есть чему у тебя поучиться.
В его извращенном уме это считалось комплиментом.