Королева в раковине

— Очень странная традиция, — сказал дед, покручивая кончики усов вверх.

На следующий день пришел доктор Филипп Коцовер, давясь от смеха:

— Уважаемый господин Френкель, что я слышал. Вы привели десятым на миньян гоя?

Выяснилось, что эта история почти мгновенно распространилась. Дед не очень расстроился и даже обрадовался:

— Можете говорить, что хотите, но я спас молитву, — философствовал он по поводу этого случая в Судные дни — единственные дни, когда он посещал синагогу. Молящиеся евреи не оставались в долгу:

— Господин Френкель, как здоровье вашего гоя? Он остался живым после молитвы?

Дед размышляет вслух:

— Почему нельзя, чтобы в молитве участвовало только девять человек?

Артур сердито смотрит на своего отца. Бертель прижимается к Артуру, выражая с ним солидарность. Дед говорит:

— Что, маленькая ревнительница еврейства со мной не согласна? — и усы его трясутся от смеха.

Один из Судных дней особенно запечатлелся в памяти Бертель. Во время молитвы ее охватывало чувство отчужденности. Вдруг она услышала — «Слушай, Израиль» — «Шма, Исраэль» — два слова на древнееврейском языке в молитве, произносимой по-немецки. И душа ее воспарила. Внутренний порыв вынес ее из синагоги на улицу.

Трамваи, битком набитые рабочими, неслись вдоль шоссе, гудели клаксоны автомобилей, а она, как загипнотизированная, шла вслед двум тощим бородатым евреям в круглых черных шляпах и черных пальто. Зашла за ними в скромный неказистый домик, и глубокий взволнованный голос кантора навел на нее страх и священный трепет. Мелодия и незнакомые ей слова поразили душу, и губы пытались повторять звуки гортанного напева. Она бормотала, как молящиеся религиозные женщины в париках. Они раскачивались в молитве, и Бертель повторяла за ними движения. Одна женщина заметила маленькую девочку, которая, подобно рыбе, безмолвно разевала и закрывала рот, и сделала ей строгое замечание: «Девочка, в синагоге нельзя насмехаться над теми, кто молится». В один миг Бертель оказалась под прицелом десятков осуждающих глаз. Бертель не поняла, в чем она виновата. Она ведь делала точно так, как все окружающие ее женщины. Околдованная святостью молитвы, в которой не понимала ни слова, она не покинула молельный дом. И лишь к вечеру вернулась домой, где все были охвачены паникой, сообщили в полицию о ее исчезновении и передали туда ее фото.

Отец, в который раз, строго-настрого запретил девочке одной выходить из дому, а если все-таки ей необходимо уйти, то сообщать, куда и на сколько.

Прошло много времени с этого дня. Нацисты вовсю бесчинствуют на улицах города, и напряжение в доме все больше усиливается.

Гейнц кожей чувствует, как зловещая провокация Гитлера нагнетает в стране, да и во всем мире, атмосферу неустойчивости, способствует беспорядкам и насилию, вводит массы в безумие по воле лидера-маньяка.

— Артур, сын мой, все это так, но ведь есть еще важные и положительные вещи в жизни! — дед смотрит на книги и рукописи, которыми завален письменный стол Артура. Он отмахивается от замечаний старшего внука, чтобы снова не быть втянутым в тяжкую и неприятную дискуссию.

Это напряжение сводит с ума Гейнца. Его обвинили в том, что он косвенно поддерживает Гитлера, ибо сотрудничает с гигантской корпорацией Круппа. Дед глубоко затягивается сигарой и с удовольствием выпускает кольца ароматного дыма. Дед серьезно боится, что Гейнц своими пророчествами катастрофы расстроит больного сына. Дед, Артур и Гейнц глубоко погрузились в кресла. На столе в чашках дымится кофе, горкой лежат печенье и марципаны. Тонкие струйки дыма от сигарет смешиваются с облаком ароматного дыма сигары деда.

— Положение тяжелое, — повторяет Гейнц, нарушая покой кабинета.

Напряжение требует разрядки — какой-то исчерпывающей, умеренной реакции деда. Неужели его умный внук верит в то, что этот клоун сумеет вскружить голову немецкому народу своими истерическими позорными воплями против тех, кто стремится к миру, — вслух размышляет дед, не ожидая ответа от сына и внука. Гитлер призывает к ненависти и вызывает отвращение своими нападками, играя на иррациональных инстинктах. Дед, германский патриот, не будет терпеть и не допустит отчаяния в доме:

— Просвещенная Германия будет прислушиваться к злословию и клевете этого идиота?! Народ еще зализывает раны Мировой войны, но, в конце концов, должен вернуться к нормальному существованию и разумной оценке всего, что случилось, во имя своего будущего. Я родился в Германии, я знаю эту страну.

Артур поддерживает его:

— Германия — культурная страна. Она не пойдет за таким клоуном, как Гитлер. Народ преодолеет безработицу и вернется к нормальному состоянию.