Получила Ваше письмо и совсем расчувствовалась. Тяжко мне. Есть много одиночеств в мире, но самое трудное – одиночество в скорби и трауре по близкой и любимой душе, ибо одиночество ничем не восполняется. В прошлом я полагала себя несчастной по разным причинам, но только сейчас поняла, что такое тоска и печаль. Израиль умер у меня на руках, и первым ощущением было, что свеча, которая горела пятнадцать лет, погасла. Тяжко мне вырваться из этой тьмы и написать Вам все, что у меня на душе. Захотела судьба, и Вы вошли в нашу жизнь, и наше отношение к Вам всегда было особенным. Я пришла к Израилю с двумя главами «Саула и Иоанны». Израиль был еще для меня чужд, лишь удивлял меня своими лекциями и статьями. Он прочел эти главы и сказал мне: ты должна учить иврит, и есть лишь один человек, у кого ты выучишь его. Это Авраам Шлионски.
Израиль пригласил меня к себе в Гиват Хавиву – вместе прочитать Ваши стихи и переводы. Первая книга, которую мы прочли, была «Легенда о Тиле Уленшпигеле» в Вашем переводе. Израиль рассказывал о встречах и беседах с Вами, говорил о Вас с непривычной для него теплотой. Он вообще не был избалован множеством друзей. Мне кажется, что также глубоко, как он вник в Вашу поэзию, он глубоко вник в Вашу личность. Он привел меня к Вам после того, как мы несколько месяцев читали Ваши произведения. Быть может, вы помните нашу первую встречу? Она произошла на горе Кармель. Вы отдыхали в отеле, где мы и встретились. Я привезла четыре главы романа «Саул и Иоанна» и большое желание встретиться с Вами. Я нашла Вас именно таким, каким Вас обрисовал Израиль. Эта встреча была поворотным моментом в моей жизни, после которой была создана нами семья, написание книги, публикация первых глав моего романа в журнале «Часослов» в Вашей редакции. В самом факте редактирования Вами моего романа мы увидели знак истинной нашей дружбы, а само редактирование стало нам учебником. Израиль с особой скрупулезностью изучал все Ваши исправления, говоря, что они дали ему больше понимания Вашего литературного подхода.