Королева викингов

— Ты же хотел в этом году отомстить за твоего брата Эрлинга и заставить трондов покориться нашему дому.

— С этим можно и подождать, — напрямик сказал покрытый боевыми шрамами лендрманн Ранульв Каарасон. — Голодные люди плохо сражаются. Давайте-ка сначала сделаем так, чтобы наши наедались лучше, чём те.

— Путешествие в Данию может быть небезопасным, — предупредил Аринбьёрн.

— А голод ничуть не лучше, — откликнулся его приятель хёвдинг Кетиль Красный.

— У меня нехорошее предчувствие насчет Хокона Сигурдарсона, — сказала Гуннхильд. — То, что он может спокойно умереть от болезни, кажется мне слишком большой удачей для нас.

— Мы слышали уже несколько месяцев назад, что он лежит в постели, — напомнил Бю.

— Мы слышали также, что он говорил всем, будто не болен.

— А что еще он мог сказать, королева? — спросил Ранульф. — Разве мог больной позволить себе показать свою слабость?

Кетиль кивнул.

— Не часто люди поднимаются снова после того, как пролежат несколько недель в кровати. А если и поднимаются, то обычно ненадолго.

— Такая лиса легко может прикинуться умирающей, — возразила Гуннхильд.

— Но зачем ему это могло понадобиться, королева?

— Чтобы заманить зайцев туда, где она сможет дотянуться до них.

Не успев закончить фразу, она сразу поняла, что допустила серьезнейшую ошибку. Харальду Серой Шкуре не понравилось сравнение с зайцем.

— Неужели мы испугаемся его? — резко бросил он. — Клянусь всеми святыми, если он умер, я буду почти жалеть об этом. Я хочу убить его своими руками. — Он с каждым словом закипал все сильнее. — Я могу это сделать. Я не давал ему приюта под своей крышей.

— Я не стал бы доверять твоему тезке Харальду Синезубому, — веско сказал Аринбьёрн. — Мы знакомы с ним давно. У него в Дании есть такие болота, в которых человек, пытающийся их перейти, обязательно утонет.

Гуннхильд ощущала тот огонь, который тлел в сердце Харальда. Она надеялась, что ей удастся сегодня затушить его, или он погаснет сам собой. Но, напротив, он только разгорался.

— Да, нужно быть осмотрительными. — Его голос набирал силу. — Однако мы удачно ладили с ним прежде, а сейчас он рассчитывает на нас. К тому же мне в таком случае придется там часто бывать. Мало ли что может произойти. Он стареет. У него плохие отношения с сыном. Может случиться даже так, что мы присоединим королевство.

— Или потеряем, — бросила Гуннхильд.

— Господин, ты можешь лишиться своего собственного королевства здесь, дома, если эти плохие годы будут продолжаться, а ты не сможешь ничего сделать! — рявкнул Ранульв. Сразу несколько человек громко заявили о своем согласии.

Орм перекрестился.

— Возможно, Бог смягчил сердце датского короля.

— Я назвала бы это самым маловероятным из всего, что может случиться, — язвительно возразила Гуннхильд. Она повернулась к Харальду. — Это опрометчивая поездка, мой сын. — Она услышала отчаяние в собственном голосе.

Он вскинул голову.

— Никто не посмеет сказать, что я чего-то боюсь!

Разговор продолжался, но Гуннхильд больше не произнесла ни слова. Она знала, что ее победили.

— Что ж, король, — сказал Аринбьёрн, как бы прекращая бесконечное обсуждение, — раз ты решил ехать, я отправлюсь с тобой.

Харальд немного смягчился.

— Твое желание делает мне честь, но в этом нет необходимости. Мы не можем отправляться с военным флотом, имея мирную цель.

— Мы можем взять такой флот, какой приличествует тебе. — Гуннхильд угадывала, что за прямолинейной настойчивостью Аринбьёрна скрывается предчувствие. — Кроме того, ты мой король, а твой отец был моим побратимом. Позволь мне поступать так, как того требуют мои присяги.

На том и порешили. Харальд должен был сообщить братьям о своем намерении и поручить им хранить королевство в свое отсутствие. Сам же он намеревался в начале лета отправиться в назначенное место в Ютланде, где его должен был ожидать Харальд Синезубый.

— Это будет счастливый день для моего господина, — сказал Фридлейв, прощаясь с королем Норвегии перед отплытием.

XVII

Начали возвращаться перелетные птицы. Скворцы, чибисы и тому подобная мелочь добрались до Дании, когда холодный ветер все еще свистел над раскисшей землей, а по утрам часто потрескивали под ногами замерзшие лужи. Становилось светлее, дни удлинялись. Гуси вереницами неслись между землей и высокими белыми облаками, их звонкие крики разносились над свежей травой и первыми цветами, украсившими ветви деревьев. Скотину, все еще покрытую неопрятными клочьями зимней шерсти, выгнали на волю. На деревьях лопались почки. Повсюду мельтешили и щебетали певчие птицы. А потом, в тихий солнечный день, прилетели аисты, вестники возрождения. Мерно взмахивая огромными крыльями, они опускались на вершины деревьев и крыши, где издавна сохранялись их гнезда. Народ радостно приветствовал их. Всю ночь горели костры, шли пляски; немало детей было зачато в эту ночь.

Все короче и светлее становились ночи. Весну сменяло лето. Было ясно, что год хороший: ветерок колыхал густые всходы на полях, рыба, проходившая большими косяками, сверкала чешуей неподалеку от берегов.