Королева Виктория

Письма из Брюсселя никогда ранее не были столь частыми. Леопольду тоже не нравилось «пагубное влияние белой дамы» на королеву. Он сердился: «Для поведения нашей девочки характерны поступки и побуждения, часто противоречащие друг другу. Она уже пострадала из-за этого, и я весьма обеспокоен на ее счет». Дядя, владевший пятью языками и прекрасно разбиравшийся в политике, считал достойным сожаления упорное нежелание Виктории делить свои обязанности с Альбертом. Он пытался выступать адвокатом своего племянника: «Принц мог бы оказать королеве неоценимые услуги как в деловом плане, так и во всем остальном. Он мог бы стать для нее ходячей энциклопедией, мог бы информировать ее обо всем, что ей неведомо из-за недостатка знаний и образования».

Более дальновидный Штокмар призывал их к терпению: «Принц напрасно торопит события, желая получить все и сразу, а это очень опасно. Как бы не получилось так, что при рассмотрении какого-либо вопроса он не сможет дать достаточно зрелого и ясного суждения». Но Леопольд пытался давить на Викторию: «Я знаю, что тебе рассказывали, будто Шарлотта сама всем заправляла в нашем доме и будто ей нравилось демонстрировать, что именно она является хозяйкой. На самом деле все было совсем не так. Ей, наоборот, доставляло удовольствие подчеркивать мое превосходство и выказывать мне уважение и покорность даже в такие моменты, когда я этого вовсе не требовал. Она специально подчеркивала такое отношение, чтобы со всей определенностью дать понять, что видит во мне хозяина и господина...»

Но Шарлотта не была королевой. А у Виктории в течение последних трех лет был лишь один хозяин и господин: ее собственное «Я». Ее пылкая и упрямая натура была не склонна к уступкам. Она по-прежнему обожала своего премьер-министра и не собиралась подчиняться своему горячо любимому мужу нигде, кроме личных покоев. Все это приводило к тому, что между супругами разыгрывались самые тривиальные семейные сцены.

Брат Альберта Эрнест был свидетелем их ссор и с удовольствием рассказывал о них другим. Именно от него стало известно об одной такой истории, превратившейся в легенду:

«Однажды разобиженный принц заперся в своей комнате. Рассерженная подобным поведением королева постучала ему в дверь.

“Кто там?” — раздраженно спросил принц.

“Королева Англии”.

В ответ — молчание, затем — новый стук в дверь.

“Кто там?” — повторил свой вопрос принц.

“Королева Англии”.

После продолжительной паузы и молчания с той стороны двери стук возобновился, но уже более робко.

“Кто там?”

На этот раз ответ был другим:

“Это твоя жена, Альберт”.

Принц не стал медлить. Он тут же открыл дверь, и молодожены бросились в объятия друг друга».

Но нельзя было винить во всем одну лишь Викторию. Альберт, ревновавший ее к Мельбурну и Лецен, порой упрекал ее даже за то, что она слишком часто пишет Феодоре. Он все еще плохо говорил по-английски. Одевался по немецкой моде, из-за чего становился объектом насмешек лордов, с которыми выезжал на охоту. Вечером он мог уснуть прямо посреди концерта. Гизо, французский посол в Лондоне, вернувшись как-то из Букингемского дворца, поведал такую историю: «Этим вечером у королевы был концерт... Ей самой он был куда интереснее, чем основной массе гостей. Принц Альберт вообще заснул. Она взглянула на него с улыбкой, граничащей с негодованием. Толкнула его локтем. Он встрепенулся и, не совсем отойдя ото сна, принялся невпопад аплодировать. Затем, не успев закончить хлопать, вновь заснул, а королева вновь принялась его расталкивать».

Неожиданное, но вполне предсказуемое событие вдруг круто изменило будущее принца. Не прошло и двух месяцев после свадьбы, как Виктория обнаружила, что беременна: «Я сразу же “попалась” и была крайне раздосадована этим». Ей хотелось и дальше упиваться своей королевской властью и одновременно наслаждаться супружеским счастьем. «Днем и ночью я молила Бога о милости подарить мне еще хотя бы пол года свободы. Но мои мольбы не были услышаны, и вот я теперь такая несчастная. У меня в голове не укладывается, как можно желать этого, особенно в самом начале семейной жизни», — писала она своей кобургской бабушке.