Королева Виктория

Эдуард и Виктория заранее прислали Георгу список подходящих имен – Виктория (в честь матери), Джорджиана (реверанс самому принцу), Александрина (в честь царя), Шарлотта и Августа (в честь тетушек). Накануне крестин Георг отписался, что не желает ставить свое имя перед именем царя, но и после имени царя тоже употребить его не даст. Значит, Джорджиана отпадает. Шарлотта не годилась, ибо напоминала регенту об умершей дочери. Что касается Августы, то не стоит нарекать ребенка столь величественным именем. Но как же ее назвать?

Во время крестин произошла заминка. Когда родители перевели взгляд на Георга, он буркнул: «Александрина». Одного имени принцессе маловато. «Елизавета?» – с надеждой предложил отец. На Елизавету регент тоже не согласился – много чести. Заметив, что Виктория вот-вот расплачется, Георг смягчился: «Пусть назовут ее в честь матери, но ее имя должно стоять следом за именем императора». Под ворчание родни и всхлипы герцогини девочку нарекли Александриной Викторией[11].

После крестин герцог Кентский столкнулся с дилеммой: возвращаться в Германию или же оставаться на родине, уворачиваясь от нападок старшего брата? Где бы Эдуард ни встречал Георга, тот проявлял неприкрытую агрессию. На торжественном приеме в испанском посольстве он пожал руку Виктории, но демонстративно проигнорировал Эдуарда. А когда в августе Эдуард с Викторией, захватив малышку, посетили военный парад, принц-регент громогласно отчитал брата: «Что здесь вообще делает этот ребенок?»

Разумнее всего было вернуться в Германию. Между Эдуардом и Викторией была договоренность, что половину года они будут проводить в Аморбахе, по крайней мере до совершеннолетия ее сына Карла[12]. Но герцог не оставлял надежды обосноваться в Англии. Весной он собирался выставить Кэстл-Хилл на продажу, до той же поры его семейство отправилось зимовать на побережье Девоншира.

Юго-запад Англии привлекал не только сравнительной дешевизной, но и более теплым климатом, а также модными солевыми купаниями, которые, как уверяли доктора, благотворны для младенцев и молодых матерей. «Девонширский климат укрепляет здоровье моей малютки, – писал герцог Кентский. – Я с радостью отмечаю, что она растет здоровой и крепкой – пожалуй, даже чересчур здоровой, по мнению некоторых членов моей семьи, для которых она стала помехой»[13].

В курортном городке Сидмуте герцог снял Вулбрук-коттедж, домик в готическом стиле неподалеку от пляжа. Семья прибыла в свои новые апартаменты в разгар метели и отпраздновала Рождество уже на новом месте.

Герцог и герцогиня не подозревали, что это будет их последний сочельник вместе.

Как и большинство съемных квартир, Вулбрук-коттедж оказался промозглым и тесным, насквозь пропахшим плесенью, да и курортный городок, столь оживленный летом, уныло съежился под снегом. К Новому году кашляли все от мала до велика. Даже у крепенькой малышки Виктории разболелось горло. Семейный врач Уилсон пользовал больных проверенным средством – каломелью. Но если с хлюпающими носами он еще как-то справлялся, внезапная болезнь герцога оказалась ему не по плечу.

7 января герцог Кентский вместе с Джоном Конроем отправился проверять лошадей в конюшне, а домой вернулся сильно простуженным. К 12 января его состояние стало тяжелым: к высокой температуре прибавились рвота и боли в груди. Закаленный в походах организм герцога еще мог бы перебороть пневмонию, если бы на него не набросилась английская медицина. С английской медициной ему было не совладать. Как мрачно шутил лорд Мельбурн, премьер-министр и добрый друг Виктории, «английские врачи убивают, французские – просто дают умереть».

Доктор Уилсон вместе с лондонским коллегой лечили больного кровопусканиями. За две недели крепкий мужчина превратился в старика, который плакал от страха, услышав, что ему вновь будут отворять кровь. Всего за время лечения герцог потерял около шести пинт крови. «На его теле нет ни одного живого места, не затронутого банками, горчичниками и следами кровопусканий»[14], – жалела мужа герцогиня. Во время страшной болезни Виктория не отходила от его постели, по пять дней не меняя платья. Стиснув кулаки, наблюдала, как доктора терзают мужа, но не могла с ними даже объясниться – в английском была не сильна.

22 января вместе с принцем Леопольдом в Сидмут прибыл барон Стокмар. Он констатировал, что «человеческие усилия тут уже не помогут». Эдуард Кентский проиграл схватку с современной медициной. Ему хватило сил лишь на то, чтобы сделать жене последний, самый дорогой подарок. Он подписал завещание, согласно которому она становилась единственным опекуном принцессы Виктории. Английские законы рассматривали детей как собственность отца, поэтому Эдуард при желании мог передать дочь кому-нибудь из братьев. Вездесущий Конрой, пользуясь болезнью герцога, тоже предлагал в опекуны свою скромную кандидатуру. Но Эдуард сделал выбор в пользу жены. И тем самым он раз и навсегда изменил ход английский истории.