Королева Жанна. Книги 1-3

В этот день Жанна приняла Гроненальдо, выслушала его доклад, затем она приняла Ренара и Викремасинга, который изложил ей повестку завтрашнего заседания Военной комиссии. (На всякий случай господам велено было не упоминать в разговоре ни об Италии, ни о принце Вильбуа.) Сиятельный герцог Марвы кипел от ярости — принимали не его, а каких-то солдафонов и вчерашних жидов, — но из гордости не напоминал о себе. Жанна все же приняла его утром одиннадцатого, перед заседанием Военной комиссии. Беседа была краткой и бессодержательной: перебрасываясь дежурными репликами, они рассматривали друг друга, настороженно и изучающе.

Жанна, собственно, не переменилась, разве что напудрена была сильнее обычного, чтобы скрыть следы слез, и выглядела ослабевшей, как после болезни. А вот Лианкар…

Собственно, и он не изменился, но это для равнодушного глаза. Жанна же никогда не относилась к нему безучастно, он всегда вызывал у нее какое-то активное чувство — неприязнь, или симпатию, презрение, или восхищение. Иной раз он бывал ей отвратителен, а иной раз она его даже уважала И каждый раз он вызывал у нее недоверие. Оно всегда незримо присутствовало между ней и им. Вот и сегодня — он был тот же и, как всегда, какой-то другой. Сегодня, пожалуй, даже совсем другой. У него были другие руки, другой голос, другая улыбка. Другие глаза. Но это только в отдельности — en bloc[130] герцог Марвы был прежним герцогом Марвы, идеалом, паладином… Нет, не был он прежним. За это Жанна могла бы поручиться головой. Она могла бы также поручиться за то, что он знает что-то о Генуе, но ей не скажет.

На секунду ей показалось, что он стал ее врагом.

Так они сидели друг против друга, и у каждого, как нож за пазухой, был приготовлен вопрос для другого.

У Лианкара: «Ваше Величество, объявились наследники принца Отенского, как прикажете с ними обойтись?»

У Жанны: «Ваше сиятельство, что вам известно о Генуе?»

Но аудиенция кончилась, все светские фразы были произнесены, а ножи так и остались невынутыми.

На двадцатое декабря был назначен большой выход. На сей раз к нему были приглашены польские, богемские и венгерские дворяне, изъявившие желание служить в королевской армии. Это было сделано по настоянию Викремасинга. Лианкар, со своей стороны, посоветовал пригласить и «наследников Отена», одну молодежь, без родителей. Надо было кончать с этой дурацкой историей.

Гроненальдо согласился рискнуть. Перед началом церемонии он подошел к королеве с указом, который давно пора было подписать.

Жанна, облаченная в большой убор, стояла перед зеркалом, в короне на пышно взбитых волосах, набеленная и напудренная до того, что живой кожи совсем не было видно под слоем косметики. Ее порфира была разложена сзади на креслах. При ней были Эльвира, Анхела и камергеры.

Гроненальдо поклонился. Жанна повернула к нему голову, точно ожившая статуя, и жестом отослала камергеров. От Эльвиры и Анхелы у нее не было тайн.

— У вас срочное дело, мой принц?

— Оно могло бы и подождать, Ваше Величество, — сказал Гроненальдо, — но я думаю, что лучше подписать это сейчас.

— Что это?

— Указ об отенском наследстве, — произнес принц напряженно всматриваясь в ее набеленное лицо.

Королевская маска не дрогнула.

— Он, конечно, составлен по всей форме?

— Да, Ваше Величество. — Гроненальдо развернул пергаментный бланк перед глазами Жанны. Не трогаясь с места, она проглядела текст.

— Как кстати, что мне еще не надели перстней на правую руку, — сказала она. — Эльвира и Анхела, распорядитесь конторку и чем писать.

Лакеи принесли пюпитр и королевскую чернильницу. Так и не сдвинувшись с места, Жанна выбрала перо и над своим именем, изображенным искусной рукой каллиграфа, начертила слово, которым по традиции скрепляли свои бумаги все виргинские короли: «Подписано»[131].

Гроненальдо принял пергамент и держал его раскрытым, чтобы просохли чернила. Жанна протянула правую руку — ей стали надевать перстни — и спросила:

— У вас еще что-то, принц?

— Это более из области комедии, — сказал Гроненальдо. — Объявились претенденты на отенское наследство, какие-то obscuri viri[132]. Герцог Марвы принимал их, они ничего не стоят… Мы взяли на себя смелость пригласить их к выходу Вашего Величества…

— Они что, будут подавать прошения?

— Боже упаси. Просто будут стоять в толпе. Если кто-нибудь из них наберется духу, то может вылезти, но с устными претензиями, не более… Герцог Марвы просто желал бы сделать маленький spectaculum…

Фрейлины общими силами накладывали на Ее Величество порфиру. Жанна улыбнулась одними губами:

— Что же я могу для них сделать?

— О Ваше Величество, все уже предусмотрено…

— А, тем лучше. Девицы, зовите камергеров. Пора.

Под звуки марша, под крики «Дорогу королеве!», под шпажные салюты Жанна шествовала в тронный зал. Она была великолепна. Дружный вопль толпы: «Жизнь! Жизнь!» — в который сегодня вплелись vivat, hoch и elyen[133], — был ею вполне заслужен.