Королева Жанна. Книги 4-5

— Я с удивлением вижу, — сказал Принцепс, — что среди нас нет сиятельного герцога Марвы. Его присутствие настоятельно необходимо. Пошлите за ним.

Господа лигеры несколько взбодрились. Лианкара не любил никто. Граф Респиги непрошеный соскочил с места, крикнул в двери:

— Послать за Лианкаром! Немедля!

Принцепс выждал, пока Респиги сядет, и обратил свой взгляд на князя церкви.

Не отдам.

— Ваше преосвященство, — начал он размеренным тоном государственного мужа, — я восхищен вашим священным рвением и вашими замечательными подвигами в битве за веру. Вы думаете о чистоте и блеске нашей религии денно и нощно. Мы, светские люди, столь же ревностно печемся об укреплении престижа и могущества Лиги Голубого сердца. Итак, мы с вами вместе, каждый по-своему, думаем о благе Виргинии и подвизаемся на ее вящую пользу. Мы узнали о преступлениях Иоанны ди Марена, до сей поры от нас скрытых, с большой дрожью отвращения. («Именно, с большой дрожью отвращения, бас-самазенята», — проворчал Кейлембар Отлично, Кейлембар, спасибо.) Мы единодушны с вами в том, что Иоанна ди Марена должна быть казнена смертью, и мы единодушны настолько, что сходимся с вами даже в сроках. Мы расходимся с вами в мелочи — в способе казни. Иоанна ди Марена — бывшая королева, дворянка из первейшего дома. Она должна быть казнена именно как дворянка, то есть мечом через отсечение головы. Она имеет неотъемлемое право на такую смерть, и мы не можем узурпировать у нее это право. Мы обязаны блюсти права и привилегии дворянства, за это мы воевали, мы обязаны воздавать должное врагу, тем более что враг этот носил корону. Итак, мы категорически высказываемся против позорной казни.

Чемий не пытался его прерывать. Он сидел совершенно прямо и абсолютно неподвижно, уставив на него свои оловянные глаза. «Хочешь подавить меня своим взглядом, призрак? Не выйдет».

— Мы расходимся с вами, — продолжал Принцепс, — еще в одном. Мы, все как один, осуждаем преступления Иоанны ди Марена. Но теперь, когда она полностью изобличена своими пособниками, что явствует из предъявленного нам акта, мы считаем, что достаточно наказать Иоанну ди Марена смертью, не усугубляя ее судьбы мучениями и позором. Лига высказывается против допроса под пыткой.

Вот тебе, Самуил. Не получишь ты ее. Господа перестали даже дышать, но черт с ними, черт с вами, господа, — я отвечаю за вас.

Кардинал Мури ухитрился еще побледнеть — он стал теперь совсем серый. Но он не шевелился, не открывал рта.

И тут в страшной тишине громыхнул стул — поднялся принц Кейлембар.

— О качествах преступлений Иоанны ди Марена я распространяться не буду, это излишне, — отчеканил он своим командным голосом. — Но всем здесь ясно, что они вопиют к небесам и заслуживают отмщения. Ее следует подвергнуть пыткам и, если угодно, допросить, хотя, по мне, спрашивать нечего. Все ясно, и пусть она покается. Ну а что до казни, то и здесь все ясно: она умрет на эшафоте, как дворянка и бывшая королева. У меня все.

«Ах, Кейлембар, Кейлембар, что ты наделал».

Призрак остался неподвижен — только глаза выдали его жестокую радость. Господа лигеры колыхнулись, точно вода в сосуде. Призрак сказал:

— Я вижу, что Лига имеет разные мнения. Необходим поголовный опрос.

«Вот чего он хотел. Теперь все проиграно. Господа — сила, когда они в толпе, да еще за моей спиной. Выдернутые из пучка, они ничего не стоят — ни один из них».

Принцепс хотел было закусить палец, но сдержался.

— Да, — сказал он. — Начнем справа, без вызова.

«Что ж, господа, отвечайте. Вы хотели мистерии, так вот вам мистерия, да еще какая — с личным участием каждого. Каждый скажет свое „да“ или „нет“. Впрочем, не так: каждый скажет свое „да“ — ибо у кого же из вас достанет духу сказать „нет“?..»

Пока бледные господа мямлили один за другим свое «да», Принцепс наклонился к Кейлембару:

— Вы подрезали меня под корень. За каким чертом вы это сделали?

Кейлембар, не взглянув на него, схватил листок и стал что-то яростно писать. Написав, передвинул Принцепсу. Тот прочел:

«Мой отец погиб безвинно от руки Марена. Его пытали, как вора. Око за око, зуб за зуб. Я мщу. До попов мне дела нет, выдумкам их я не верю. Это моя месть». «Моя» было трижды подчеркнуто.

«Ах, Кейлембар, Кейлембар. Никогда бы не подумал. Стратег, военная сила, с утра до ночи занят армией. Солдат — и никакого великодушия.

Зачем он подчеркнул „моя“? Он хочет сказать, что я забыл свои рыцарские клятвы, а он помнит? Ах, Кейлембар, Кейлембар. Это уж не рыцарские клятвы, это какой-то мелочный жидовский счет: около за око, зуб за зуб…

Раз напяливший на себя волчью шкуру так в ней и умрет. И я — волк».

Фрам совсем перестал слышать монотонное бормотание господ. И только резкий крик «нет!» вернул его к действительности.

«Кто это там такой смелый? Ах, конечно, — нежнолицый юноша Гриэльс. Прости, Гриэльс, я подумал о тебе, как обо всех. А ты лучше их, и я ведь это знаю».

Маркиз Гриэльс стоял, как Даниил во рве львином, сверкал глазами не хуже Чемия: