Королевишны #3колбаски

– (Вздох.) Мирей, утром полиция приходила. Взяли у нас показания по делу Мало. И… они сказали, ты с ними уже общалась?

– М-м-мда, утром мы виделись с полицейскими.

– И видимо, ты рассказала им, будто несколько лет назад украла у Мало подарок от матери перед её смертью, фотоальбом или я уж не знаю что, и потом сожгла?

– А, ну да, какой гнусный поступок. Мерзкая Мирей.

– Мирей, ты соврала полиции?

– Видишь ли, просто надо было, чтобы они думали, будто у него есть причины на меня злиться. А то обошлись бы с ним жестко.

– Ты что-то слишком добра к этому придурку.

– Да. Потому что поняла, что мне так выгодней.

По времени мы должны быть уже в Шуази-ле-Руа; каждый оборот педалей – каторга, каждый зигзаг – пытка. Молчат теперь все. Хакима, я чувствую, всё больше скукоживается, будто Сена несёт её прямо в чрево страшного зверя, как слюна по пищеводу. Солнце теперь едет позади, далеко позади; каждые десять минут мы останавливаемся, чтобы его подождать.

– Кадер, ты как?

– Мхм…

– Так, всё! Остановка.

– Прикалываешься? – вскидывается Астрид. – Когда я или Хакиба говорю, что у дас серьёздые проблебы, бы едеб дальше, зато если у Кадера плечо заболело, тут…

– Я или Хакима говорим.

Астрид ворчит, но я вижу, что она и сама рада привалу – они с Хакимой сразу же убегают на поиски булочной.

Тем временем я сажусь рядом с Солнцем – на случай, если он попросит как-то помочь. У него динькает телефон: видимо, что-то пришло – письмо или эсэмэска. Он разблокирует экран. Это снапчат. Я смотрю краем глаза – всё длится три секунды. Это подружка Джамала, Анисса. Точнее, это Анисса в зеркале своей ванной комнаты. Голая.

Он выключает телефон и кладёт его рядом. Я, вся пылая, с угольком поперёк горла:

– Если хочешь, я тебя оставлю, ну… если тебе надо что-то там посмотреть.

Он смеётся:

– Нет, спасибо, не надо. Мне там не на что смотреть.

– Ты, э-э, встречаешься с Аниссой или как?

– Нет, что ты. Просто она постоянно мне что-то шлёт. Я не отвечаю. Джамал – мой лучший друг, ещё со школы, я не буду встречаться с его девушкой.

– А с кем-то вообще встречаешься?

– Нет, Мирей… Вообще, хочешь честно? Ты меня видела?

– Ну да, разумеется.

Он горько усмехается. Я продолжаю с напором:

– Но ты бы мог, а? То есть я хочу сказать… Вообще не это главное. Но даже если бы и это, ты бы ведь мог, так?

– Какая ты любопытная! Да, я могу, если тебя это интересует.

Разражаюсь на 0 % натуральным смехом:

– Ах, нет, я не в том смысле! Я совсем не про себя говорила!

Ему, похоже, смешно, я же готова броситься в Сену. Он продолжает:

– Знаешь, я вообще мало с кем вижусь. Из дома почти не выхожу. Я скачал тиндер, попробовал, но сыт по горло. Когда увидел, как там проскользнула моя школьная училка по французскому, совсем тошно стало.

– Так сходи куда-нибудь. В клуб там…

Он жмёт плечами:

– Всё недоступно, вообще это отстой, когда ты на коляске.

– Погоди, ты же вон сотни километров отмахал, везде спокойно проезжал – в кемпингах, в садах. Ты нормально справляешься с доступностью. Даже танцевал с той блондинкой (невероятное усилие воли, чтобы не выдать, что я об этом думаю). Ты однозначно в состоянии пойти в клуб и потанцевать.

– М-мда. Когда-нибудь так и сделаю, – шепчет он, – пойду танцевать. Когда будут результаты следствия, тогда я станцую. Когда мне подтвердят, что я жертва, тогда идёт, я пойду в клуб. А ещё куплю протезы и буду снова ходить. А пока что я в клетке. Когда мне скажут, что я невиновен, я найду себе девушку.

– В чём невиновен?

– В смерти товарищей. В том, что пошёл в армию, хотя родители не хотели. А всё тогда, на сборах… Мне было шестнадцать, и они заманивали нас гениальной темой: мол, это гуманитарные операции, а вовсе не военные действия. Я был первым учеником в классе, представляешь? И всё бросил ради службы. Хотел быть как тот счастливый парень с их ролика, который обнимает только что спасённого сомалийского малыша, ну и прочая хрень. Я записался, и первые годы так и было, а потом – бах, война. К гуманитарным операциям вернёмся попозже… В итоге в первый же раз, как туда отправили, я всё запорол.

– Виноват же Шегуб, а не ты.

– Так я сказал родителям. Виноват генерал… он должен был предвидеть, что мы идём прямо в ловушку. Но в то же время, когда в нас стали стрелять, я мог среагировать по-другому. Я мог… не знаю. Понимаешь, я по сто тысяч раз прокручиваю всё в голове и думаю, что мог отдать другие приказы, найти какой-то выход. Действовать иначе.

– Ты ведь не ожидал.

– Да, но если ты настоящий командир… Исполнять приказы каждый может, а вот действовать, когда случилось что-то непредвиденное, – это тебя и отличает от остальных.