Читаем Королевская аллея полностью

Уже «настропаленный», но еще не вполне успокоенный, персонал отеля покинул бюро шефа. Эти гости привыкли к наилучшему, потому что, по их мнению, другого вообще не стоит желать.

Хоть что-то прояснилось.

Впрочем, всё может получиться и по-другому. Слухи и планы еще никогда не совпадали с реальностью. Между прочим, приехала ли уже эта пара в Кёльн? И как к нему обращаться?

Господин сенатор. — Но, может быть, этот титул не передается по наследству.

Господин нобелевский лауреат? — Но ведь к спортсмену никто не обращается: «Господин чемпион мира…»

Господин доктор. — Это — применительно к писателям и поэтам — звучит слишком сухо.

Господин… и потом фамилия. Нет. Разве что — если всегда выдерживать отчетливую паузу между двумя словами. Однако известно, что такое обращение его слегка коробит. Может, потому, что не лишено налета грубоватости, в которой чувствуется что-то неуместно-почвенническое, напоминающее об узловатых корнях.

Просто «Вы»?

Куда не кинь, всюду клин.

Но должна же найтись какая-то возможность, простая, чтобы реагировать на его слова, если он обратится к тебе. Или, на крайний случай, — чтобы обратиться к нему.

К Томасу Манну.

<p>Два господина с Дальнего Востока</p>

Нежно и льстиво овевает ветерок платаны. Легкая волнистая рябь пруда теряется в береговой зелени. Ветви плакучих ив свешиваются в воду. Один лебедь, будто приплывший из фантастической страны Брабант, праздно скользит по водной глади. В траве лежит забытое полотенце. Вдалеке необозримые ряды деревьев расступались, открывая широкий проход, Аллею вздохов. С полуденной августовской силой палит из синевы солнце. В тенистой листве замерли птицы. Непотревоженный гравий между газонами, можно подумать, сам по себе хрустит. Маргаритки неунывающе впитывают жаркий свет. В Хофгартен{53} почти не проникает шум уличного движения. Даже гул паровоздушного копёра на время рабочего перерыва стих. Скрюченная старая женщина в черном, с лыковой корзинкой в руке, ковыляет к роще, где должно быть попрохладнее. Опираясь на палку, старуха ненадолго остановилась, затем, шажок за шажком, продолжает свой путь. Корзинка, висящая на сгибе ее руки, кажется почти не наполненной, а может, и совсем пустой. Старуха поприветствовала господина в летней шляпе-панаме. Тот, не сбавляя энергичного шага, в ответ кивнул. Ботинки блеснули под светлым костюмом. Быстрым движением он промокнул себе лоб. Этот спешащий, пройдя по мосту и миновав слегка покосившуюся каменную вазу, исчез из виду, углубившись в городские улицы…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза