Читаем Королевская аллея полностью

— Ach, dat is niet nodig, Aaltje. Ik heb genoeg bij me[41].

— Ik moet nog een beetje wisselen[42].

— Is dat nog de moeite waard? Overmorgen zijn we weer in Dordrecht[43].

Обе дамы опустились в тяжелые кресла слева от него. Блондинка в странной шляпке-ободке, от уха до уха, рылась у себя в сумочке; ее корпулентная спутница руками в нитяных перчатках разгладила на коленях подол тафтяного платья, она казалась запыхавшейся. Вместо портмоне, забытого в номере, госпожа Алтье извлекла из сумочки два билета:

— Aan de entreekaartjes heb ik in ieder geval gedacht[44].

Тут они заметили, в непосредственной близости от себя, Анвара. Он хотел было выпить стакан воды, но слишком нервничал, чтобы спокойно держать стакан. Если эти женщины хоть раз побывали на Малайском архипелаге, они непременно узнают в нем уроженца тамошних мест. Важно ли это для двух голландок? Смерят ли они его презрительным взглядом, потому что он, отродье мятежников, сейчас позволил себе, в гамашах и с носовым платком в нагрудном кармане, рассесться в кресле перед европейским камином? Посмел, чтобы его обслуживали белые люди — в непосредственной близости от их Метрополии!.. Голландцы, правда, попадаются здесь повсюду, но нельзя сказать, чтобы их было чрезмерно много. Может, в Дордрехте эти дамы познакомились с супругами Буман, которые, отчаявшись, проводят вечер жизни в молитвах, — если, конечно, их не убили в период борьбы за освобождение Индонезии.

Глупо, что он что-то сказал, но ведь человек часто говорит лишь наполовину осознанно.

— Goedenavond[45].

Женщины удивленно переглянулись. Щекотливая ситуация: будучи мужчиной, он не мог не поздороваться с двумя дамами.

— Insgelijks[46], — ответили они.

У всех троих, похоже, возникло ощущение мучительной неловкости. Блондинка отвела взгляд от его гамаш и, казалось, никак не могла решить, следует ли ей оценить этот аксессуар костюма как неуместный или экстравагантный. Те же соображения, подумал Анвар, применимы и к ее дугообразной шляпе, украшенной пером цапли. Незнакомки, похоже, не были расположены к беседе или слишком торопились на выступление нидерландского женского хора. Замочек сумочки щелкнул, они кивнули, и он пожелал им «Ееп angenaam openthoud»[47] — что, может быть, прозвучало чересчур фамильярно. Корпулентная дама, в синем тафтяном платье, подхватила под руку свою спутницу, но у нее еще осталось достаточно свободы движений, чтобы достать из перекинутой через плечо сумки — Анвар это прекрасно разглядел — серебряную фляжку с завинчивающейся крышкой-стаканчиком. Она тотчас и подкрепила свои силы — джином или виски.

Он бы не отказался еще немного поговорить по-голландски (а может, одна из дам владеет и малайским). Не исключено, что это даже доставило бы всем троим удовольствие.

Но — как вышло, так вышло. При такой температуре, не дотягивающей и до тридцати градусов, вполне можно было бы разжечь огонь в камине. Он теперь спокойно отпил глоток воды. Клаус обычно долго возится в ванной — как, впрочем, и он сам. Но почему бы и не побаловать себя…

Чего, собственно, хотел здешний военный преступник? Поскольку Клаус, купаясь, нередко разговаривает сам с собой (с годами у каждого все чаще возникает потребность выяснить отношения с собственной персоной), он, вероятно, если можно так выразиться, уже утопил в ванне этого нежеланного гостя. Приятно зазвучала в Анваровой голове мелодия песенки, которую исполнила первая — вломившаяся к ним — посетительница: Забудь тревоги, просто знай: причины нету для волненья… Всё так и есть, если он правильно понял, и все же — не совсем. Осталось много деликатных и нерешенных вопросов. Имея это в виду, он, как мужчина и партнер, должен сохранять бдительность и маневренность. Если почувствует, что его друг чрезмерно опечален, — нужно тотчас принять соответствующие меры. Да, но какие меры он может принять в данный момент, из этого кресла? Да и нет такой необходимости. Путешествия и без того вносят приятное разнообразие…

— Могу я предложить вам еще бутылочку «Фюрстенборна»?

— A wine from the Rhine, please[48].

Старший официант не спешил уходить. Поскольку Анвар и сам когда-то работал в отеле Centraal, он понял, что с его заказом что-то не так.

— «Гайзенхаймер»? Штайнбергское или из Нирштайна?

— Sounds very good, the last one[49].

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное