Королевская канарейка (СИ)

Разбудили меня в темноте, к ужину. В мою честь, оказывается, сварено было что-то очень духоподъёмное самим эру Глоренлином, сидевшим у костра и помешивавшем палочкой в котелке. И вот совершенно шаман у меня не ассоциировался с едой. Казалось, что уж этот-то способен только на духоподъёмность, и я опасливо скосилась на булькающее варево, подозревая в нём аналог радужного сета — но нет, может, шаман и вбухал туда кучу пользительных заклятий, но на вкус это был кулеш из кукурузной муки с сыром. Спросонья есть не хотелось, но попробовала и тут же вспомнила, что два дня не ела. Хотелось поговорить с эру Глоренлином и с остальными, но сон давил как будто огромной подушкой, слово сказать было лень и глаза закрывались. Поела и еле до палатки обратно доползла.

* * *

Утром из палатки вытряхнули рано, до свету, но чувствовала я себя очень хорошо. Легко, спокойно, всё тело радовалось жизни. По сравнению со вчерашним пробуждением — земля и небо. По тому, как переглянулись присутствовавшие Трандуил и Глоренлин, поняла, что да, в кулеш вчера заклятий насыпали больше, чем сыру.

Только спустя несколько минут вспомнила, что такое плохое в жизни случилось — а и то, вспомнив, чувствовала, что тело осталось радостным. Странненький был диссонанс.

Ехала на своём белом олешке. Трандуил пояснил, что лучше так — в предгорьях Карадраса могут быть дикие орки, ему нужны свободные руки, а из Великих шаманов у нас только Глоренлин, так его самого охранять нужно — на болотах он ухитрился никого не убить и не нарушил обеты, так уж сейчас ему и подавно стоит поберечься.

Что Глоренлин бережётся, я поняла, когда он во время сборов ушёл в сопровождении шестерых воинов, а я сдуру спросила, куда это он и почему не верхом.

Трандуил не замедлил с ответом, сообщив, что туда, куда пошёл эру Глоренлин, даже великие владыки пешком ходят, а охрана ему нужна, чтобы, если вдруг нападение, шаману не пришлось бы нарушать обет и убивать. Раз уж он на болоте ухитрился его не нарушить, здесь и подавно рисковать не стоит.

Скисла, подумав, что и я небось так же хожу, просто за мной не так явно приглядывают. Из деликатности.

— В ближайших окрестностях орков нет — а всё же, всякое бывает. Риск ни к чему, — король с утра, кажется, был в хорошем настроении, раз изрекал очевидные такие сентенции.

— Ты тоже в хорошем настроении, valie, и это тоже очевидность, — он мурлыкнул, и я вспомнила, что да, думать лучше повежливее.

— Ты вежлива. И прекрасна. И сияешь. Нет, про твоего ребёнка и Ганконера я не хочу говорить, пока мы не в Эрин Ласгалене. Потом, — и подбородком двинул, указывая, чтобы оленя подвели.

Тот какое-то время косился, похоже, думая, нет ли у меня амбиции запрыгнуть на него. Он был значительно выше лошади, а я человек неамбициозный, и спустя несколько секунд животное неохотно опустилось, примяв снег.

Сжав пушистые бока коленями, вздохнула — хоть рыжика мне выторговать у судьбы удалось. Сердце снова сжало болью, к горлу подступили рыдания — чего бы я только не отдала, чтобы…

Король, идущий к своему оленю, буркнул, не оборачиваясь, сквозь зубы:

— Ничего. Ты не могла ничего. Он хотел быть единственным.

И когда тронулись, догнал и вкрадчиво сообщил:

— А тебе, как я подозреваю, это противопоказано… но посмотрим, — и, дав своему оленю шенкелей, вырвался вперёд, где уже ехал принц, и заговорил тихо с ним, а я осталась в центре кавалькады.

121. Беорнинги

Ехала, глядя то на горизонт, еле видимый из-за спин спутников, то на пожухлую траву — если бы вчерашний морозец подержался ещё, она бы так и замёрзла сухостоем, но с утра растеплело и приятная такая осенняя морось холодила щёки, а трава совсем в грязь измочалилась. Лошади и олени вминали её в раскисшую землю, и под копытами чавкала грязь. Подумалось, что слякотные погоды с моросью — самые для меня лучшие: и не жарко, солнце не сжигает, и замёрзну сильно только если к вечеру.

Виды были не то чтобы разнообразные — слева тянулись предгорья, покрытые кустарником, справа болотистая местность с чахлыми редкими деревцами, но блеклость низкого неба и свежесть ветра очень были приятны. Всё-таки непривычна я к вечному лету. Поняла, попробовав, и сейчас радовалась серости и сырости, и запахам гниющих листьев, слякоти и горьковатого дымка… Дымка! Принюхалась, осознав. Рядом жильё? Пахло, как будто картофельную ботву жгут. Придержала любопытство — король с араненом заняты, а кого другого спросить — так греха потом не оберёшься. Натянула капюшон поглубже и собралась было нахухриться, но тут сзади подъехал Глоренлин:

— Прекрасная, не бросай вызов моему искусству, «нахухриться» я тебе не дам, — и взблеснул глазами, заулыбался мальчишеской своей улыбкой… отчуждённо подумалось, что зубы у него всё-таки совершенно волчьи.

Я б спросила, чего он навалил во вчерашнюю кашу да что ещё делает, но зачем? От чистого сердца ведь небось помогает. Думает, что помогает. Дарит, так сказать, хорошее настроение.

— Прекрасная, богине любви не нужно плакать. Что случилось, то случилось, — голос стал обеспокоенным.