Королевская канарейка (СИ)

— Нельзя сейчас… если ты обнимешь ещё, я потеряю разум. Прошу, давай подождём до дома.

Чувствуя, что, если обниму ещё, со мной то же самое случится, отвернулась, стараясь восстановить дыхание. Удивилась самой себе, и неприятно так: как могли сочетаться во мне разом чистая любовь и приступ жестокой похоти, не понимала.

Зато понимание, что на полянке мы таки были не одни, пришло разом и уши как кипятком обварило, но ничего: мне спокойно предложили травника и сухарь.

Король выехал на полянку, когда я уже допивала:

— Ты готова… и здорова, я вижу, танцы всё-таки кому хочешь на пользу пойдут; хорошо, — сегодня он излучал свойственное ему покровительственное участие и был в привычном образе, — но, думаю, тебе ещё рано самой садиться на оленя… поедешь со мной, — и приветственно распахнул руки.

— Со мной, — тихий голос аранена.

Обернулась: он выехал с другой стороны полянки.

Быстро, пока король не успел привести сына в чувство, сделала несколько шагов и подскочила. Тут же была поймана и усажена. Помялась, ища в уме извинения и оправдания. Ум помалкивал.

— Ничего, да? — Трандуил расцвёл нехорошей глумливой усмешкой.

Аранен дал лошади шенкелей. Проезжая мимо владыки, опасливо скосилась: на его лице странно мешались недовольство и удовлетворение.

День прошёл, как и не было: пряталась от снега и от взглядов под плащом аранена, прижимаясь к нему спиной, кутаясь в его запах. От этого здорово развозило — мне бы, может, ничего больше не надо было бы, но Леголас мягче не становился, наоборот, всё больше напрягался, и к вечеру его уже ощутимо потряхивало. И молчал, как рыба об лёд. Что тоже смущало. По-моему, он почти с облегчением меня ссадил вечером. И исчез. Подумалось, что если мыться поехал, мог бы и меня с собой взять — но тут же вспомнилось, что мыться он любит примерно как среднестатистический кот, так что вряд ли.

— Сейчас проедется по холодку и вернётся, — от улыбочки Трандуила несло стужей.

Чего он так?

— Ты не понимаешь, насколько жестока, valie, прекрасный цветок, моя единственная…

Он вдруг стал рассеян — и не так холоден. С нарочитой рассеянностью спросил, как бы между прочим:

— Ты же помнишь, что по нашей договорённости, всё, что имеет мой сын, достаётся и мне? — а глаза сузил внимательно.

Я помнила. И так же рассеянно покивала в ответ, что владыку, похоже, удовлетворило и он перестал смотреть с негодованием. Специфической же эльфийской холодностью меня было не удивить — а что удивляться, вчера владыка отплясывал, сегодня подморозился. Для симметрии, может, для гармонии. Высокородные так чутки к себе бывают)

Аранен всё-таки купался, судя по слегка взъерошенному виду… у него, по-моему, и ледышки в волосах были.

Не очень разглядела: я уже у костерка с кружкой сидела, когда он мимо проскочил — и полыхнул синими своими глазами, укоряюще так.

Не поняла, в чём виновата, но прижухла. Надеялась, что, раз мы в пуще уже и сторожиться можно меньше, он посидит со мной, обнимет…

Повздыхала и разчарованно удалилась в палатку. Спать не спалось, хоть и устала вроде. Поворочалась, начала вспоминать грустное… было, о чём печалиться, да и дело известное, организм во время путешествия по чужим местам мобилизован был, а сейчас почти дом, он и расслабился, заприпадал на все, так сказать, копыта. Подумав, что, наверное, раз уж хочется, так чего и не поплакать, сначала тихо шмыгала носом, прислушиваясь к себе — может, передумается? Нет, слёзы подступали всё ближе и совсем скоро я, стараясь не подскуливать, тихо мочила слезами край одеяла. В сущности, была всем довольна и ситуацию контролировала, и была удивлена, когда стремительно обняли. Леголас так быстро проскользнул в палатку, что, пока я сообразила, он уже обвивал руками и ногами, лихорадочно шепча, что на всё готов, чтобы утешить. Зашмыгала носом уже озадаченно, по его движениям и шороху одежды поняв, что он расшнуровывает ворот рубашки, развязывает то, что пониже — и ложится рядом, жертвенно так. Я б поудивлялась и поспрашивала бы, но поняла, что могу не спрашивать, а поцеловать его сейчас, что это возможно — ну и всё.

Я всего лишь женщина.

Сначала он пытался меня сдерживать, шепча, что боится сделать больно… не знаю, по-моему, это больше было похоже на насилие над беззащитным эльфом, уговаривающим остановиться, и эти уговоры только злее всё делали.

А потом как будто тонкая скорлупка его сдержанности сломалась — я почти слышала, как хрупнуло, — и дальше он уже только кричал, пытаясь иногда закусить рукав, но это слабо помогало.

Полностью забылась и согрелась, была остро счастлива — а все равно на краю сознания не могла до конца поверить, что вот, он здесь и он мой.