Королевская канарейка (СИ)

Зажигает какую-то вонючую былинку, окуривает ею одно из своих колец и предлагает взглянуть сквозь него:

— Ты увидишь мир фей глазами сидхе, и это будет ближе к их истинному облику.

Смотрю и охаю: мрачная пещера, синеватый мертвенный свет, ошмётки страшенной паутины по углам — но тоже по-своему красиво. Танцующая бабочка приближается, и я вижу безгубое лицо с пастью, полной кривых клыков. И глаза — невозможно прекрасные очи, чёрные, как провал в ад (как-то там медвед в своём провале, не провалился ли совсем?)

Кажется, последнее я говорю вслух, потому что Маб, сидящая неподалёку и вроде бы занятая королём и принцем очень плотно, поворачивается ко мне и, смеясь, рассказывает, что глупый Беорнинг уже полночи копает один из холмов. Чувствует, что мы здесь, но медвежьего умишки не хватает на то, чтобы понять, что без воли королевы Маб сюда никто не войдёт и никто отсюда не выйдет. В этом месте как-то жестковато взглядывает на «царственного брата», но взгляд пропадает втуне совершенно, даже я это понимаю. Вспомнила крохотных бабочкообразных сидхе, поздравлявших Трандуила в день, когда он праздновал то, что стал консортом — да, тогда они были скромнее… Трандуил и бровью не ведёт. Видно, может что-то противопоставить. Королева вздыхает, и, как-то попростев, говорит:

— Поешь, дитя. Это молоко и этот хлеб пожертвованы старой Хейсой, женщиной из ближайшей деревни. Ни она, ни её мать, ни её бабка и прабабка — никто из них разу не забывал оставить на ночь блюдце с молоком и кусок хлеба для фей… и поэтому, когда три пришлых охотника этим летом пошли следом за её внучкой, они забрели в Волшебные холмы и их черепа украсили своды пиршественного зала. Посмотри через колечко, которое так любезно тебе подставляет колдун, полюбуйся…

Снова гляжу сквозь кольцо и вижу, что да, своды выложены человеческими черепами, а королева Маб улыбается мне челюстями, как у некроморфа. И остаётся всё такой же нечеловечески прекрасной. Трандуил-то, кстати, тоже, того… через колечко половина лица как будто из сырого мяса состоит, и глаз белый… с сочувствием вздыхаю, думая, как это владыку угораздило, и совершенно искренне говорю:

— Очень красиво. Я поражена красотой холмов и благодарна за гостеприимство, — охотничков мне не жаль, и я хорошо понимаю, что им подобных хватит не только пиршественный зал выложить, и вот об этом как раз жалею.

— Но не с каждым человеком холмы суровы, поэты и музыканты зачастую остаются у нас навсегда и ни о чём не жалеют… Ты всегда, всегда желанная гостья здесь, — королева снова мурлыкает кошкой. По-моему, ей очень хочется оставить меня тут, но «царственный брат» препятствие неодолимое.

Но она и правда, как кошка — знает, что нельзя, и всё равно пробует:

— Прекрасная, эти яблоки Дэркето, лучших нигде не сыщешь, они понравятся тебе…

Глоренлин шипит:

— Не вздумай! Только человеческая еда, молоко и хлеб, больше ничего тут, или вытащить тебя будет очень трудно!

Но я, посмотрев на столы через кольцо, и от молока-то отказываюсь.

Аппетит пропадает, зато разговор королевских особ приобретает интерес:

— Моя царственная сестра правильно понимает, я бы хотел, чтобы преследующий нас оборотень попал, куда стремится, но не остался здесь черепом или игрушкой Вашего Величества, — король снова льстиво кланяется, и голос его как шёлк, как мёд, бархатные интонации заставляют мурашки бежать по телу, но смысл речей не то чтобы медовый: — Пусть он останется жив и не слишком пострадает разумом… так, чтобы смог отойти. Нам нужно десять дней, потом можно выпускать.

Ага, выпускайте, как говорится, кракена…

И на том наш визит завершается, королева со свитой провожает нас к выходу, который теперь выглядит, как тёмная лестница наверх, к свету. У подножия лестницы и лошадки с оленями стоят, спокойно так. Заворожили их небось.

Король и королева прощаются многословно, велеречиво, и излучают взаимную симпатию и чисто эльфийское сияние.

Мне королева говорит:

— Дитя, этот кулон… не дари его никому, это только тебе. Это проход в холмы — достаточно пожелать, и он приведёт тебя в моё царство. Но сначала нужно выйти из эльфийской пущи, там моя сила не действует… к сожалению, — и, переведя взгляд на Глоренлина, так и пасущегося за моим плечом: — У моего брата великолепные шаманы, очень бдительные и чуткие… Возможно, я когда-нибудь смогу отплатить за то неусыпное внимание, с которым ты, сид, охранял Цветочную королеву от очарования холмов, — она медоточиво улыбается и говорит это по-доброму, но мороз продирает по коже от обещания, скрытого в её речах.

Мда, по лестнице хотелось побежать, но я шла с достоинством, провожаемая напутственными криками фей.

Вышли мы ровно у куста бузины. Колючий ветер предзимья бросил в лицо горсть снежинок, и в голове прояснилось. Вспомнила, что, по человеческим поверьям, растущие вместе, но отдельно от прочих растений, боярышник и бузина — это вход в холмы сидов. Что ж, так оно и есть, как выяснилось.

У меня бывали сомнения, Благой или Неблагой Двор эльфов в Эрин Ласгалене, и сейчас я очень хорошо поняла, что Благой.