Королевская кобра

Тонкая и гладкая ткань была непривычно мягкой. Не желая собираться, драпировка все время норовила выскользнуть из пальцев или разъезжались уже заложенные складки. Мы с Малати, пыхтя от напряжения так же, как и все девочки, в четыре руки воевали с ее сари. Я засмотрелась на разбегающуюся по красному фону вышивку и выронила уже собранную драпировку.

– Нейса, соберись, – одернула меня Малати. – Успеешь насмотреться, еще тебя одеть надо.

Наконец, упрямый наряд сдался, и складки оказались надежно закреплены. Малати накинула паллу на голову и закрыла лицо, оставив на виду только накрашенные глаза.

– Я быстро, – одна подмигнула и зажала в руке стеклянную бутылочку. – Пока начинай закреплять сари, я вернусь и помогу, – и не успела я моргнуть, как она исчезла за ширмой.

Беспокоясь за подругу, обернулась на Пратиму – она переходила от пары к паре и помогала совсем запутавшимся.

Чтобы не привлекать внимание к себе и отсутствию Малати, я поспешно избавилась от одежды и снова залюбовалась переливами ткани и рисунком вышивки. Поднесла к лицу и приложила к щеке – прохладное, мягкое прикосновение, словно умылась из пруда. Вдыхала сладковатый цветочный аромат и не могла остановиться. На красном фоне полотна руки с оранжевым рисунком мехенди смотрелись словно части рисунка.

Я их прикладывала то так, то эдак, соединяла пальцы в мудры и восхищалась полученным результатом. Это занятие мне так понравилось, что могла продолжать бесконечно, но услышала за спиной голос Пратимы и, спохватившись, что до сих пор не одета, поспешила повязать сари.

– Ты все еще копаешься? – неизвестно откуда возникла Малати и бойко принялась драпировать.

– Что у вас? – как раз вовремя подошла Пратима и окинула нас оценивающим взглядом. – Малати, молодец, Нейса, поспеши.

Она забрала у Малати сборку складок и уверенно заправила ее за повязанную юбку.

– Прекрасно, – сказала она, отступая и любуясь на дело своих рук. – Теперь украшения, – придавив ткань на шею легло тяжелое ожерелье. И пока я его рассматривала, Пратима успела накинуть паллу мне на голову и, как до этого Малати, закрыв половину лица, закрепила булавкой. – Молодец, – похвалила она подругу и тоже вколола булавку. – Надевайте пока браслеты, я посмотрю, как у остальных дела.

Вскоре мы представляли собой одинаково укутанные фигуры, различались лишь контуром глаз. И Пратима повела нас в храм.

Я вошла и остолбенела и, кажется, не только я. Оглянувшись, увидела, что остальные девочки столпились у входа, не решаясь ступить дальше в клубящиеся синеватые завитки благовоний. В середине возвышалась уже готовая к выносу украшенная цветами статуя богини, а вокруг толпились все остальные будущие жрицы, которых мы встречали только на служениях.

Так же как и мы, в нарядных сари и с закрытыми лицами. Отличался только цвет. У самых взрослых он горел ярко алым. В спокойной уверенности, девушки, позвякивая браслетами, поправляли складки сари и обменивались шутками. Они словно даже не замечали такую мелюзгу, как мы.

Менее насыщенного цвета были наряды у стайки девочек постарше нас, но младше девушек. Эти задаваки всеми силами демонстрировали свое превосходство над нами, но дерганные суетливые движения, какими они разглаживали сари и поправляли выбившиеся волосы, выдавали их нервозность. Мы же, в самых бледных нарядах, напоминали сбившихся в стайку перепуганных птенцов.

Все изменилось, когда вошел тот самый беловолосый, которого я видела в первый день своего нахождения в храме. Мужчины в любимых Кали красных одеяниях выстроились с двух сторон от статуи, будущие жрицы собрались перед ней, причем старшие оказались непосредственно перед богиней, следующими, чуть впереди, встали девочки помладше, а самыми первыми оказались мы. Наверное, со стороны это напоминало распустившийся цветок, потому что чем старше были танцовщицы, тем их было меньше.

Предоставив нас самим себе, наставницы остались позади статуи и оттуда наблюдали за нами. Напряжение возрастало. Наконец, старец приблизился к изваянию, мужчины подняли оказавшееся паланкином возвышение и, подставив под него плечи, двинулись к выходу, к ожидающим шествие горожанам.

Наше появление вызвало гул возбуждения, и со всех сторон посыпались красные лепестки, а когда вышли за стены храма, потянулись к беловолосому, подавая ему цветы, фрукты и сладости.

Почти осязаемой волной прокатился трубный звук, с которым старец обратился к Богине, подув в раковину, и, надеюсь, что одновременно, мы подняли ладони с плотно сомкнутыми пальцами, показывая, что начинается танец.

Толпа затихла. Омываемые напевом мантр, мы двинулись по улице.

Барабаны задавали ритм, вины связывали его в мелодию, а перезвон браслетов указывал на значимые отрывки.

Наш танец показывал могущество Кали, проявленное в битве с асуром Мохиши. Мы кололи армию Мохиши копьями, рубили мечами и душили веревочными петлями, а поскольку все это время зрители осыпали нас лепестками, то вскоре наши ступни стали такими же кроваво-красными, как и ступни Кали, отплясывающей победный танец на телах поверженных врагов.