Королевская кровь-11. Чужие боги

Наступила пауза, и он мог бы поклясться, что принцесса вспомнила то же самое, потому что пальцы ее судорожно сжались на его плече. А затем она вывернулась, заставляя поставить ее на землю, и пошла вперед.

Макс шагал следом, глядя на короткие волосы с вплетенными перьями, на чуть склоненную голову, почти физически ощущая горечь спутницы, и тоже молчал. Так они дошли до дома — Тротт сначала ждал, пока она ополоснется холодной водой в венрисе, потому что разжигать жаровню и греть не было ни сил, ни желания, затем окатился сам. Когда он вошел в дом, на первом этаже, освещенном лишайниками, принцессы не было.

Тротт поднял голову — к проему на потолке, ведущему на второй этаж. Там было темно. И в доме стояла такая тишина, что он слышал, как бьется его сердце.

Он закрыл глаза. С ожесточением потер лицо ладонью. И, взмахнув крыльями, подлетел к проему и поднялся наверх.

Алина лежала на большой плетеной кровати, укутавшись пестрым покрывалом и смотрела на него невозможными зелеными глазами.

— Я думала, вы струсите, — сказала она тихо, наблюдая, как он ложится лицом к ней.

— Я сам так думал, принцесса.

Она усмехнулась совсем по-взрослому и, выпростав из-под покрывала крыло, осторожно накрыла им Макса. Он придвинулся ближе — так, что между их лицами оставалось сантиметров тридцать, не больше, — и положил поверх ее крыла свое, обхватив кончиком за талию.

— Вы расскажете, отчего плакали, Алина?

Голос его звучал слишком громко для этой комнаты и расстояния между ними.

Принцесса молчала так долго, что ему казалось, что она уже не ответит.

— От всего, лорд Макс, — проговорила она наконец. — От страха, от видений, от бессилия.

— Вы в озере увидели что-то плохое?

— А вы хорошее? — Она подняла руку и осторожно коснулась его щеки. Мимолетом — и потом скользнула пальцами под крылья и сжала его ладонь.

— Да… — сипло сказал он. — Определенно хорошее.

— А я увидела, что могу прожить без вас, лорд Тротт, — пальцы ее дрогнули. — Но не хочу.

Макс молчал — что тут можно было сказать? — молчала и она.

— Расскажите мне про себя, — попросила она.

Он улыбнулся.

— Вы же читали мою биографию.

— Читала. Вашу гениальную биографию, — поправила она серьезно. — Пятый ребенок графа Лестбрук, очень поздний. В пять лет открылся стихийный дар, в двенадцать родовой. Но я не хочу про биографию. Я хочу про вас. Что вы любите?

— Науку, — ответил он.

Принцесса рассмеялась. На диво уютно было слушать ее тихий смех и чувствовать, как подрагивает она под крылом. И весь этот дом был наполнен теплом.

— Я имела в виду что-то не настолько очевидное. Растения и работу в лаборатории можете тоже опустить. А также запугивание студентов.

Теперь смеялся он.

— И все же? — поторопила она властно.

— Я люблю вставать рано, Алина. Люблю рассветы.

— Уже лучше, лорд Макс. А я — читать.

— Чтение, да.

— Кино?

— Нет времени.

— А любимое животное?

— …Кот.

— О, — она оживилась, — неужели вы любите кошек? Неожиданно.

— Не люблю, а терплю. Одного конкретного, — почти не улыбаясь, поправил он.

— Ну хорошо. Любимое блюдо?

— Кофе.

Снова смех, ее смех.

— А в детстве?

Он задумался.

— Ромовый мокрый кекс. Единственное, что матушка готовила своими руками. На дни рождения. Семь раз в год. И первый кусок всегда был отцу.

— Они любили друг друга? — прошептала она.

— Думаю, да. Они прожили жизнь в глубочайшем уважении.

— Вы скучаете по ним?

Он помолчал.

— Я родился, когда матери было почти пятьдесят, а отцу под шестьдесят. Они умерли, когда мне не было и пятидесяти. Более тридцати лет назад. Я не скучаю. Я отпустил их.

— А ваши братья и сестры? Вы общаетесь с ними?

— Все умерли, Алина. Младшая из сестер была старше меня на восемнадцать лет. Только старший брат прожил больше ста десяти. Это довольно тяжело — смотреть как стареют и умирают не только братья и сестры, но и племянники с племянницами. Как те, кого ты помнишь младенцами, становятся стариками. А ты все такой же. Поэтому я не поддерживаю отношения с семьей, принцесса.

— И поэтому у вас нет детей? — понимающе прошептала она.

— Скорее, потому, что я никогда не испытывал в них потребности.

— Как и в жене, — усмехнулась она. — Я помню. И каково это — жить восемьдесят лет и оставаться молодым? — крыло ее чуть трепетало, грея и скользя по его спине.

Он помолчал.

— Равнодушно, Алина. Ты видишь, как люди совершают все те же ошибки, что и десятки лет назад, как рождаются и умирают, как ничему не учатся, как кипят такие же страсти, просто в другом антураже, и поэтому история повторяется. Люди все так же управляемы, все так же подвержены стереотипам. И только единицы обладают критическим мышлением и способностью подвергать все сомнению, думать самостоятельно, а не повторять за кем-то. Долгая жизнь развивает равнодушие и отвращение к людям.

— Равнодушный человек бы не отправился за мной сюда, — горячо возразила она.

— Вы — особый случай, Алина.

Она улыбнулась.

— Хорошо, что вы это понимаете, лорд Макс. Расскажите еще что-нибудь. Как проснулся ваш стихийный дар?

— Я вырастил на деревянной лошадке побеги.