Это и был лифт. Зазвенел сигнал, открылись створки, мы вошли внутрь – здесь было чуть теплее, но пар все равно шел изо рта, - Люк нажал на кнопку, привлек меня к себе, и мы понеслись наверх, сквозь гору, вдоль проложенных вертикально светящихся полос.
Я сунула руки ему под куртку, греясь, прижалась щекой. Горячий, какой же горячий.
Стен у «лифта» не было – просто площадка, возносящаяся в словно выплавленной каменной трубе.
Над нами распахнулись створки – и мы, как пробка из бутылки, выскочили в узком помещении, облицованном зеркалами. Я посмотрела на наши отражения - два бледных, обнявших друг друга человека с горящими голодными глазами.
Здесь было теплее, и я прижалась сильнее – и как только за какие-то минуты ухитрилась промерзнуть насквозь?
- Сейчас согреешься, - голос Люка звучал тихо и глухо. Наконец-то звенькнула дверь «лифта», и мы вышли наружу.
- Вот это да, - я остановилась, огляделась. Огромная квадратная комната со сферическим сверкающим потолком и стеклянной стеной, за которой разворачивался во всю мощь снежный буран, рисуя на стекле узоры сухим снегом. Здесь царил мрак – только по углам горели светильники. Я прошла дальше - мимо огромной ванны в полу, почти бассейна, подсвеченной синим и зеленым, мимо широкой кровати, застеленной черным бельем. Повернулась – Люк наблюдал за мной, прислонившись к стене, и взгляд у него был тяжелым, пугающим.
- Где мы?
- В моей холостяцкой берлоге, Марина.
- Впечатляет, - сказала я тихо. – Идеальное место для одиночества.
- Поэтому и купил, - он подошел к ванне, присел, нажал на какие-то кнопки – и с ровным гулом полилась в нее толстая, размером с руку, струя горячей воды – аж пар шел от нее. – Раздевайся, согреешься. Я принесу халат. Потом накормлю тебя ужином, – он кивнул в сторону огороженной стойкой бара кухни, перед которой стоял роскошно накрытый стол – со свечами, двумя скатертями, полной выкладкой приборов. – Слуги постарались.
Я беспомощно переступила с ноги на ногу.
- А где они сейчас?
Люк остро взглянул на меня – и я как загипнотизированная медленно расстегнула куртку, бросила ее в кресло. Потянулась к тонкой блузке – и он отвернулся, дав мне еще немного времени подышать.
- Они нас не побеспокоят, - ответил Кембритч, открывая какую-то еще дверь и скрываясь в комнате. И уже оттуда донеслось: - Сейчас вокруг на километры нет ни одного человека. Только ты и я.
Я успела раздеться и забраться в ванну – боги, как же хорошо, когда тепло! – и лежала в темноте, в подсвеченной ванне, смотрела на бьющийся в стену снег и лениво шевелилась, чтобы не уснуть от блаженства. Люк все отсутствовал, а мне было страшно и захватывающе, и предвкушение заставляло прислушиваться, осаживать сотни мечущихся мыслей, сжимать руки на краях чаши, останавливая паническое желание выскочить, спуститься вниз и угнать еще одну машину.
Буран все усиливался – и я заморгала, присматриваясь. Показалось, что там, за стеной, в гуще снега, полыхнула белая вспышка. Только я решила, что разыгралось воображение, как дом завибрировал от оглушительного раската грома. А когда наступила тишина, я услышала шаги. Рядом со мной лег аккуратно сложенный халат, звякнул ножкой бокал с красным вином.
Люк стоял у ванны и смотрел на меня, а я не поднимала на него глаз – даже чуть отвернулась, чувствуя, как воздух холодит шею. Нервно перевела дыхание – и Кембритч дернулся то ли вперед, то ли назад – и отошел во мрак. Краем глаза я увидела, как он подошел к креслу у стены, сел сбоку от меня, взял пульт.
Вздохнула аудиосистема – и полилась по дому тихая органная музыка. Низкие вибрации, неистовые волны высоких звуков, все убыстряющиеся, торжественные, пронизывающие. Расслабляющие своим нервом и эмоцией, дарящие ощущение полета.
Я знала эту композицию. «Великий шторм» маэстро Олиерина.
Снаружи снова полыхнуло – и опять загремел гром, вплетая свой рокот в божественную мелодию бури, воплощенной в музыке.
- Началось, - раздался хриплый голос. – Смотри, Марина.
Люк говорил так тихо, что я едва слышала его – будто ушел далеко-далеко, чтобы не трогать меня. Я закрыла глаза и провела под водой кончиками пальцев по коже – от груди к бедру.
Глупый. Я давно заклеймила себя им – и даже великая музыка не заставляла так дрожать и вибрировать мое тело, как звук его голоса. Идеально резонирующего со мной.
Над нами беззвучно открывалась крыша, смещаясь в сторону и оставляя под собой прозрачный стеклянный купол, над которым белым маревом бился буран. И в снежном безумии вдруг полыхнула одна короткая молния, другая – загрохотало - и над куполом потекло электричество, непрерывно вспыхивая белыми ветвистыми разрядами под аккомпанемент «Великого шторма».
Я застыла и потеряла счет времени - так это было красиво и страшно, что хотелось уйти с головой под воду – и в то же время выбраться туда, наружу, ощутить эту мощь кожей, кончиками пальцев, впитать ее в себя.