И он встал и пошел в сторону дворца. А Тротт, чувствуя себя так, будто его только что выпороли, открыл Зеркало домой, в Инляндию.
На кухне загремел посудой Март, и так аппетитно запахло жареным мясом и овощами, что Макс чуть не взвыл от голода. Друг как почувствовал — появился в гостиной с полными тарелками, бухнул их на стол.
— Ешь, проглот, — пробурчал он, — раз я на этой неделе почетная нянька. То слезы вытираю, то жратву таскаю. Мне бы чепчик и передник с оборками, и образ будет завершен.
Блакориец еще раз сбегал на кухню, вернулся и упал в кресло, открывая бутылку с пивом, к которой тут же присосался, как к живому источнику. Макс уже переоделся в футболку с длинными рукавами, в домашние брюки, и начал есть, стараясь не вгрызаться в мясо с урчанием. Видят боги, после занятий с Четери он снова начал ощущать удовольствие от вкуса сочного жареного мяса или сладкого молока, от пахнущего чистотой белья и удобной кровати, от возможности выспаться. Даже от боли в мышцах — давно он в этом мире не давал им работы.
— Так где ты так урабатываешься? — повторил вопрос Мартин, подождав несколько минут — пока у друга в глазах пропадет голодный блеск. — У дракона?
— Я к нему в Пески Зеркалом хожу, — немного невнятно ответил Макс. — Резерв от этого иссушается напрочь. Очень трудно удерживать стабильность портала из-за их Стены.
Глаза блакорийца блеснули азартом.
— Нет, не проси, — угрожающе сказал Макс.
— Один раз, — со смешком попросил Мартин. — Если ты на это способен и есть ориентир, то я что, хлюпик какой? Хочу попробовать. Спроси разрешения у своего дракона.
— Нет, — пробурчал Макс.
— Да! — провозгласил Март. — Иначе явлюсь без приглашения. И Вики с Алексом тебя сдам…
— Март, — холодно прервал его инляндец. — О чем поговорить хотел?
— Да, — барон рассеянно улыбнулся. — Сейчас сдам тебе межгосударственный секрет. Но ты у нас особой болтливостью не страдаешь, поэтому тебе можно. Сестра Марины Рудлог вышла замуж за короля Бермонта.
— Не слышал, — сухо сказал Тротт.
— Это неудивительно — весь континент за свадьбой наблюдал, а ты не знаешь, — отмахнулся фон Съедентент. — Но не в этом суть. Его заразили берманским бешенством. Знаешь, что это такое?
Макс покачал головой.
— Он сейчас в стазисе, почти мертв. Марина просит помощи, но мы помочь не можем. И я смотрел, и Данилыч с Вики. Вирус развивался бешеными темпами, поражены внутренние органы, множественные подкожные кровоизлияния, легкие почти отказали, печень, почки. Я подумал, что для тебя это может стать неплохим вызовом.
— Мартин, — сказал Тротт очень устало, — у меня просто нет времени. Я понимаю твое желание угодить женщине, но клянусь, мне просто некуда впихнуть эту задачу. Я еще не раздал долги по препаратам. Но даже если я возьмусь — разработка вакцины, если она вообще может быть создана — дело нескольких лет. И не для одного человека, а для целой группы. И то… если уже организм так поражен, то даже в случае создания вакцины он все равно умрет — не от интоксикации, так от отказа органов. Виталистика не является панацеей, сам знаешь.
Барон хмурился. Отставил бутылку, с досадой щелкнул по ней пальцем.
— Знаю, Макс. Но я должен был спросить.
— Я могу через тебя посмотреть, — предложил Тротт, глядя на разочарованное лицо друга. — Но только потому, что ты просишь, Март.
— Посмотри, — без энтузиазма согласился блакориец. Природник подошел к другу, сдавил виски пальцами.
— Какие у тебя нежные ручки, Малыш, — глумливо захихикал Мартин. — И глаза красивые. Родился бы ты женщиной — давно бы уже на тебе женился.
— В зубы дам, — предупредил Макс сухо. — Помолчи. Вспоминай. И глаза закрой.
— Черт, я забыл, как это неприятно, — сквозь зубы пробурчал Мартин. — Как сороконожка в мозгах копошится.
— Молчи, — рявкнул Тротт. Он смотрел, прикрыв глаза — и отмахивался от обрывков ненужных воспоминаний, морщась от видений про Марину Рудлог, от придворных дел, от смутных желаний, от имени «Виктория» и обрывков стихов, от тоски и любви к огню. И вот он уже был Мартином — и чувствовал вкус вина, и запах камня в доме в Блакории, и проводил руками над Бермонтом, и видел то, что видел друг, и ощущал то, что ощущал он, сжимая зубы от близости родственной стихии.
Отсоединился, и блакориец несколько секунд тряс головой, грязно ругаясь на своем языке. Схватил недопитую бутылку пива и в несколько глотков осушил ее.
— Безнадежно, — сказал Макс. — Даже пытаться не буду. Извини, Мартин.
— Да я и сам знал, — тоскливо ответил друг. — Но хотел услышать от тебя — того, кто никогда не боялся невозможного.
— Я не бог, — суховато отозвался Тротт. После сытного ужина и потраченных на чтение памяти сил глаза начали слипаться, и организм, решив, что с него довольно, настойчиво требовал сна. Мартин попрощался и ушел, оставив за собой грязную посуду и пустую бутылку. И хозяин дома, вместо того чтобы упасть в кровать, пошел мыть тарелки. Дома у него все должно было быть идеально.