Королевская кровь. Книга 9

— Я не хочу задерживать вас и мешать, — буркнула принцесса, исподлобья глянув на него и дунув на пропущенную при стрижке светлую волнистую прядь, которая теперь постоянно лезла ей в глаза. Губы ее были мокрыми и пухлыми, на загоревших щеках сильно выступали веснушки, и лицо как-то резко стало старше и строже.

— Ваша задача — быть готовой бежать быстро и долго, если на нас нападут, — проговорил Тротт спокойно, отводя взгляд. — Далеко вы убежите с полным мочевым пузырем?

Принцесса, покраснев, снова дунула на прядь — у Тротта даже кончики пальцев зазудели от желания поправить ее.

— Вы правы, профессор, — она мотнула головой: локон опять упал на глаза. — Извините.

Инляндец вздохнул, потянулся к ножнам.

— Подойдите, я обрежу то, что мешает.

— А, это? — принцесса раздраженно дернула за прядь. — Нет. Я сама, профессор.

И она действительно достала нож и с выражением крайнего упрямства на лице откромсала себе чуть ли не половину волос.

Богуславская теперь вообще все пыталась делать сама и помогать, где только можно было. Перед дорогой сноровисто и ловко перематывала себе ноги, и Тротт, проверяя, молча отходил: все было в порядке. Вечером, когда он говорил "Бери нож", вставала, послушно нападала на него, стараясь игнорировать комментарии спутников, хотя периодически и краснела, и отвлекалась на них. Стойко поднималась после того, как Макс швырял ее на землю, отбивалась, если теряла оружие. В ее неловких движениях появилась какая-то отчаянная злость, но ударить ножом его она так и не могла. Отважно терпела жесткие захваты, с сухими глазами терла ушибы, после занятий говорила неизменное "спасибо" и устало брела к воде. Тротту все тошнее было от этого "спасибо" и от ее печальных глаз.

На второй вечер, после занятий и трапезы, Алина, опустив голову, шагнула к костру и начала под комментарии веселящихся дар-тени собирать посуду в опустевший котел, а затем пошла к ручью — скрести и мыть. Дар-тени, наупражнявшись в остроумии касательно соплеменницы, постепенно поутихли, переключившись друг на друга. Принцесса их еще боялась, это было видно, но желание доказать, что она не бесполезна, было сильнее. И это желание, и обида ее были настолько очевидны, что Тротту было и совестно, и немного забавно наблюдать за спутницей. И за собой. За собой он тоже наблюдал с крайней степенью едкого удивления, слыша на периферии сознания то умирающего от хохота Мартина, то насмешливый голос все понимающего Мастера Клинков.

На последнем ночном привале, когда принцесса вернулась от ручья, раздав спутникам разномастные отдраенные тарелки, неугомонный Утреша сунул ей в руку лакомство — застывшую папоротниковую смолу, сваренную с медом и местным зерном. Она вздрогнула, едва не отдернув ладонь — и Макс, наблюдающий за этим, напрягся, но Утреша справился сам.

— Не бойся, — сказал он так утрированно-ласково, что остальные подавились смешками, — я не обижаю баб. Это сладкое, попробуй.

Принцесса дернула головой — словно хотела посмотреть на Макса и спросить, можно ли. Но не стала.

— У меня есть, — проговорила она и аккуратно положила лакомство рядом, на тарелку. — Не надо.

— Бери, бери, — дар-тени вскочил, схватил ее за руку, снова вложил. Алинка испуганно замерла.

— Утреша, она не хочет, — негромко высказался Тротт. Радушная улыбка соплеменника немного потускнела, и он отступил назад — не из страха, из уважения.

— Я п-попробую, — вдруг тихо и упрямо произнесла Алина. Отломила кусочек, попробовала и поблагодарила — суровый и кряжистый Утреша смотрел на нее с таким умилением, что казалось, он слезу сейчас пустит. А она косилась на Тротта. И это он тоже видел, и усмехался про себя — и тут же ловил себя на том, что вызвать Утрешу на поединок хочется до скрипа в зубах.

За последующую декаду, пока они шли к кряжу, воины стали опекать принцессу как родную дочь. Она робко отвечала на их вопросы, но по-прежнему побаивалась и держалась ближе к Максу и Верше. И если, слушая рассказы Верши, она и улыбалась, и задавала вопросы, то с Троттом могла за целый день и словом ни обмолвиться.

Впрочем, он же этого и хотел.

На двенадцатый день похода его спутница проснулась еще в темноте — когда дежурящий до того Верша разбудил Макса на смену, а сам неторопливо пошел укладываться, чтобы не терять еще два часа сна. Принцесса некоторое время сонно таращилась на Макса зеленющими глазами, так нежно улыбаясь ему и потягиваясь пушистыми крыльями, что Тротт почти улыбнулся в ответ. Но она вдруг помрачнела и опустила глаза. И улыбка пропала, и она снова стала такой же отрешенной, как накануне.

— Еще можно спать, Алина, — буркнул он, покрутив плечами и с недовольством потерев отросшую щетину. — Если не хотите, можете пройти со мной к ручью.

Принцесса некоторое время задумчиво посопела, оглядела спящих вокруг костра дар-тени и поднялась.

— Буду благодарна, лорд Тротт. — Она босиком — ботинки и обмотки сняла на ночь, — пошлепала следом. И, конечно же, несмотря на ночное зрение, запнулась, чуть не упав и наделав кучу шума. Тротт развернулся к ней — и она сжалась.