Королевская любимица (СИ)

Серсея по тону Екатерины поняла, что возражать не стоит. Королева весьма трепетно относилась ко всему, что касалось ее детей, но Серсею и Франциска это почему-то касалось особенно. Франциск ― ясное дело. А к воспитаннице такое отношение видимо отзеркалилось из-за поразительного сходства детей. Переживая за сына, Екатерина машинально переживала и за падчерицу, что та такая же болезненная, она была в такой же опасности, как и Франциск. Хотя, это было не так. Серсея болела реже, чем принц, хотя намного сложнее. Простая простуда могла тянуться на несколько недель, в то время как дофин Франции лишь пару дней чах от болезни и был слаб.

Поэтому возражать не имело смысла. Серсея подняла на прорицателя взгляд и слабо улыбнулась.

― Хорошо, если вас не сильно это озаботит.

Нострадамус кивнул. Он вышел, дав еще какое-то наставление Камиле, но и с Серсеей осталась только Екатерина. Королева мягко улыбнулась и взяла девушку за руку.

― Через несколько дней приедет Мадлен. Ты должна поправиться, чтобы помочь встретить ее.

Серсея рассмеялась, и кивнула. Она скользнула под одеяло, полностью ложась, и на слова мачехи только улыбнулась.

― Вы не могли бы мне почитать? Пожалуйста?

Екатерина вздохнула. У нее было свободное время, она уже успела посетить детскую, справиться о здоровье Франциска, получить информацию о том, что делает Мария и, пожалуй, после утомительных дней, разбирательства с этим мальчишкой из Шотландии, она могла позволить себе прочесть своей любимице книгу, пока та не уснет. Поэтому Екатерина улыбнулась и поцеловала Серсею в лоб.

― Хорошо.

И под ласковый, убаюкивающий голос Екатерины про то, как богиня Фрейя, в германо-скандинавской мифологии богиня любви и войны, жительница Асгарда, захотела получить золотое ожерелье — Брисингамен, созданное четырьмя кузнецами-гномами, братьями Брисингами. Фрейя не могла пройти мимо его красоты и предлагала за него дварфам различные вещи, представляющие ценность, но те установили цену в одну ночь, проведённую каждым из них с Фрейей.

Серсея уснула еще на половине. Ее дыхание было спокойным, грудь вздымалась от вдохов и выдохов. Прочитав до конца предложение, Екатерина заложила между страницами красную ленту, использовавшуюся как закладку, отложила книгу и посмотрела на спящую принцессу.

Екатерина задумалась. Она ужасно любила всех своих детей, но с Серсеей ее связь была особой. Женщина долгое время не могла подумать, почему среди всех выделяет именно ее, пока не поняла несколько вещей: во-первых, это был единственный ребенок, который носил ее фамилию ― Медичи. Конечно, по нормам стоило говорить: «Серсея Хелен де Медичи», но произносили все «ди Медичи», и все-таки эта деталь грело Екатерине сердце. Не просто ее ребенок, но малышка с фамилией Медичи, которая будет принадлежать не короне и долгу семье Валуа, а только Екатерине.

Второе ― Серсея была единственным ребенком, которого Екатерина сама кормила грудью. Наследников ни за что бы не доверили обычной итальянской купчихе, даже если она была их матерью. А после рождения долгожданного сына, у Екатерины было много молока ― грудь тяжелела с каждым днем, сколько бы молока не убирали из нее, и женщина мучилась от этой боли. А Серсея… Серсея была рождена фавориткой, и ее кормление можно было доверить Медичи. Это было настоящим облегчением ― не только в физическом смысле, но и в моральном. Наконец-то был кто-то, кто целиком и полностью зависел от Екатерины. Серсея не была дофином Франции, которого можно было ― и нужно ― поручить тысячному легиону из нянек, учителей и наставников. Для Серсеи Екатерина выбирала все сама, сама кормила, сама учила чему-то, и постоянно носила ее на руках, пока девочка не пошла.

И самое главное, третье обстоятельство безграничной любви королевы к принцессы было то, что, вопреки общему мнению, в Серсее действительно текла кровь Екатерины. Это было невероятно, невозможно, но было правдой, пусть об этом и знали всего трое ― Серсея, Екатерина и Нострадамус.

Это случилось, когда Серсеи было десять. Она упала и разбила голову, чудом выжив благодаря своевременному вмешательству прорицателя, а ее няньки были отправлены на плаху. Девочка не проходила в себя долгие дни, и Екатерина, как верная мать, сидела у ее кровати. Несмотря на то, что рана была не слишком опасна, лекари говорили, что девочка вряд ли выживет ― потерять столько крови в ее возрасте, так еще и жизнь в ней поддерживали только вода с молоком, которыми ее кормила сама Екатерина. Милосерднее было бы убить ее, задушив подушкой ― так все считали, пусть в слух никто и не говорил.

Екатерина была готова на коленях умолять своего единственного друга Нострадамуса, чтобы тот спас Серсею. И мужчина нашел выход.