— Ну и ладно, — сказал Ситников, не обидевшись. — А раздеться?
— Да, пожалуйста, — опять сказала Екатерина.
Ситников отправился в прихожую, снял пальто и шарф, небрежно забросил их на вешалку. Вернувшись в комнату, уселся на диван, закинул ногу на ногу и положил руку на загривок Купера. Тот даже не шевельнулся.
— Дверь почему не запираете? Не боитесь? Или район безопасный?
— Брала почту и, наверное, забыла.
— Понятно! А как жизнь? Работа? И вообще?
— Александр Павлович, у вас ко мне дело? — Екатерина не собиралась соблюдать приличия.
— Ну… — сказал неопределенно Ситников, — да, пожалуй.
— Я вас слушаю!
— Екатерина Васильевна, — начал Ситников и замолчал. — Екатерина Васильевна, — сказал он снова через минуту, — я хочу вам что-то сказать. Галкин…
— Вы нашли ему врача? — оживилась Екатерина.
— Нет. С врачом я еще не говорил. Не успел… Но даже не знаю, как вам это сказать…
Екатерина напряженно смотрела ему в лицо.
— Дело в том, что Володя умер, — произнес Ситников, не глядя на нее.
— Как — умер?! Почему? Я ведь… — Она осеклась, беспомощно глядя на Ситникова.
— Как будто бы передозировка наркотиков… Подозревают самоубийство… Он, оказывается, не алкоголик был, а наркоман, причем законченный. Потому его и из онкологии убрали… почти полтора года тому назад. Какое-то время он работал на «скорой», а потом его и оттуда… Последний год он вообще нигде не числился… вот так.
Потрясенная Екатерина почувствовала, как защипало в глазах от жалости к Галкину, жившему с переломанным хребтом и умершему, как бездомная собака, в одиночестве, ничтожестве и бедности. А ведь попадись ему женщина вроде Елены, мягкая и добрая, то и жил бы не тужил, детей растил бы… Сильные личности, как сильное рвотное, хороши не при всех недугах и не для всех. В жизни часто достаточно легкого слабительного. Бедный, бедный Галкин! Не в силах сдерживаться, Екатерина спрятала лицо в ладони и заплакала. Ситников сидел молча и не шевелился. Только слегка вздохнул. Потом осторожно положил руку ей на плечо и притянул к себе. Она почувствовала жесткую ткань его пиджака, запах его кожи и одеколона. А также сильный и размеренный стук его сердца — бум-бум-бум! Он погладил ее по голове, отвел ладони и, достав из кармана носовой платок, стал вытирать ее мокрое от слез лицо, повторяя:
— Ну, будет… не надо… успокойтесь… ему там лучше, поверьте… этот мир не для слабых… а он всегда был слабаком, ваш Галкин… он уже дома… то, что произошло, в известной степени, закономерно… есть люди, которым жизнь в тягость… у человека должно быть право умереть… и это право нужно уважать… слышали о докторе Кеворкяне? Американский врач, отстаивает право на смерть… — Но, видя, что его слова вызывают новые потоки слез, замолчал, потом сказал: — Да успокойтесь же вы наконец! Смотрите, на кого похожи… чистая уродина!
Екатерине показалось, что она ослышалась, и она перестала всхлипывать. Отодвинувшись от Ситникова, она заглянула ему в лицо и спросила:
— Что? Что вы сказали? Как вы меня назвали?
— Я сказал, что слезы вас не украшают. Хотя допускаю, что есть женщины, которым они идут. Но вы к их числу не относитесь.
— Как вы меня назвали?
— Как назвал? Не помню! А вам что послышалось?
Ей показалось, что он ухмыльнулся.
Екатерина не была уверена, что действительно слышала, как ее назвали уродиной… может, показалось? Конечно, показалось! В этот миг ее взгляд встретился с его, в котором читалась откровенная насмешка. Он даже не пытался притвориться огорченным! Горячая волна возмущения забилась в горле, и тонкая острая игла воткнулась в сердце. Она резко отодвинулась и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Плакать сразу расхотелось.
— Вы сказали, что я уродина!
— И не думал! Вам показалось! — В голосе его как будто слышалась издевка. — Вы совсем не уродина, а наоборот, очень даже…
— Но я же слышала! Я не идиотка! — повысила голос Екатерина, отмечая где-то на втором плане сознания абсолютную иррациональность происходящего, необъяснимую, какую-то ослепляющую ярость, которую вызывал в ней этот человек, и приказывая себе остановиться… но было поздно. — Вы сказали, что я уродина!
— Ну, если вам так хочется, извольте! — Ситников, в свою очередь, повысил голос и поднял руки, словно сдаваясь. — Да, сказал! И могу повторить еще раз, — он смотрел на нее в упор, — уродина! — И вдруг протянул руку, схватил ее за волосы и дернул!
— Да вы… в своем… уме? — Екатерина даже стала заикаться. — Да как вы смеете? — Страх, мутный и липкий, медленно пополз по спине…
Кульминацией этой странной сцены стал пронзительный звук сирены, от которого они оба вздрогнули.
— Моя машина! — Ситников вскочил и бросился вон из комнаты.