Королевская прислуга (СИ)

========== I. Золотая лента ==========

Он провел на коленях отца уже с несколько часов и успел проголодаться. А еще страдал от невыносимой скуки, какая известна только ребенку в окружении взрослых, что без конца говорят и говорят о делах, не имеющих к тебе никакого отношения: не смеются, не бегают, никого не убивают и едва шевелятся. И уж точно не приносят ничего вкусного, особенно жирных и хрустящих птичьих яиц.

Лаурундо знал, что еще не вошел в полную силу. Пока что. Понимал, насколько отличается от отца с его белой кожей без чешуи и странной шерстяной копной на голове, но именно отцовский голос он услышал первым во тьме небытия, и именно он пел ему во сне под золоченой скорлупой.

Отец всегда говорил, что драконья память спрятана, что она дремлет глубоко и далеко, но эти слова звучали для Лаурундо столь же сложно и глупо, как речь всех, кто тянулся перед троном нескончаемой вереницей: все что-то хотели, а он ничего не понимал. Слышал буквы и слова, которые произносили, но они напоминали смешную бессмыслицу, и он пытался себя занять чем-нибудь под это убаюкивающее шелестение, постукивание согласных и скрежет.

Сначала он лежал на животе и разглядывал огромный зал вокруг – блестящий от полированного камня, светлый понизу от сияния огней и дочерна темный в вышине. Такой сложный и красивый, что Лаурундо каждый раз замечал что-нибудь новое. Больше всего ему нравилась каменная девушка в колонне, которая обнимала змею с фиолетовыми камушками в глазах – настолько ярких, что ему все время хотелось забраться повыше и лизнуть их.

Потом он разглядывал тех, кто пришел к отцу с просьбами – первые были насупленные, надоедливые и долгие, но красивые, все сверкали от металла и оружия. Лаурундо то и дело высовывал язык, чувствуя, как они пахнут то железом, то сыростью, то пеплом. Иногда эти, яркие, звенели от украшений, переливались красками одежд: все разные, с разной кожей и лицами – настоящими лицами! – точно как у отца и Майрона.

Среди этих ему особенно понравился воин в смешной железной шапке – на его доспехах было золото, а на клинке – огромный смарагд.

Когда-нибудь он сможет его съесть и забрать чудесную саблю с изумрудом. И его браслет.

Затем красивые и блестящие ушли, и Лаурундо стало скучно. Их сменили орки, так их называли – все какие-то коричнево-грязные или темные, и никто из них не звенел и не сверкал.

На этих хотелось нагадить и зарыть в ямку.

Он, цепляясь коготками за вышитую ткань одежды отца, которая ужасно вкусно пахла угольками и пряностями, как дым в покоях, попытался залезть к нему на плечо, но там красивые камни в короне больно жгли глаза и шкурку.

Иногда он, конечно, пытался поймать разноцветные огоньки от венца, но вот лизнуть алмазы никогда бы не рискнул.

Поэтому на отцовском плече ему быстро надоело, и Лаурундо сполз по большому гладкому рукаву на подлокотник трона, где улегся, свесив лапы по обе его стороны. Поначалу уставился на то, как шевелятся черно-золотые колючки вышивки, когда отец шевелит плечом или локтем, но потом его рука, тяжелая и теплая, улеглась на загривок, щекотно перебирая мягкую чешую между лопаток.

Отец говорил так грозно – и громко! – что вздремнуть не получилось.

Лаурундо зевнул и огляделся в поисках того, куда еще не залезал сегодня: конечно же, это было изголовье трона. И его любимая золотая змейка – можно улечься, где резьба подпирает заднюю лапу, и удобно свесить хвост.

Он выполз из-под отцовской руки в когтистой перчатке. Потянулся, вытягивая задние лапы и топорща чешую, после чего зацепился лапами за дырки в узоре изголовья и удобно устроился там, где отец был близко, а вот камни в его короне – нет.

Но здесь было и еще кое-что. Во-первых, здесь он дотягивался до отцовских кос, мягких и блестящих. Когда отец не видел, он всегда совал их в рот, но не грыз, а чесал беззубый угол челюсти, и это было ужасно приятно. Куда лучше, чем самоцветы, пусть иногда он мог уснуть только сунув пару камней себе за щеку.

Сегодня отец, пусть и не знал об этом, вплел в волосы его любимые игрушки – они слегка звенели и напоминали Лаурундо собственные лапы, если бы он сжимал в них фиолетовые камушки – острые в центре и с блестящими огоньками, когда на них падал свет.

Отец, конечно, злился, когда он жевал косы или играл с ними, но сегодня стало слишком скучно.

Дракон уже зацепил когтями самую толстую из кос среди кудрей и потащил ее в пасть, когда отец вздохнул и бесцеремонно стащил его со спинки трона.

– Лауро, – голос его звучал тихо и недовольно.

Лаурундо протестующе зашипел, извиваясь: почувствовал, как лапы и хвост беспомощно болтаются в воздухе перед тем, как коснуться отцовских коленей. Там он зашипел еще раз, для верности шлепнув хвостом. И успокоился, когда на спину привычно легла тяжелая ладонь.

Дракон лизнул латную перчатку прямо перед носом и для спокойствия прихватил зубами палец, после чего вытянул задние лапы и ненадолго прикрыл глаза. Пригрелся. И, казалось, задремал.

Когда Лаурундо открыл глаза, ему показалось, что прошла целая ночь, но просители в зале все говорили и говорили, а отец отвечал им.