Королевский дуб

Том заметил лихорадочный румянец на щеках дяди и мое вспыхнувшее лицо. Он сделал движение в сторону Чипа, все еще глядящего нам вслед с противной усмешкой на мокрых губах.

— Оставил для тебя самые лучшие, — сказал Том, вручая Клэю тарелку со сверкающими устрицами. — Есть еще горячий кайенский соус, тот, что ты любишь, и свежий черный перец, если я смогу его найти.

— Вот мальчишка, пытающийся подлизаться и старому человеку, — засмеялся Клэй. — Ты думаешь, я тебе собираюсь оставить все земные богатства?

— Нет. Может быть, одну-две старенькие радиостанции. Не откажусь и от газеты.

— Дай-ка мне еще горячего соуса, и, может быть, я прибавлю сверхчастотную параболическую антенну, — проговорил старин, и мы рассмеялись. Вечер медленно вращался на своей оси, приближаясь к ночи.

Никогда не забуду ту ночь. Думаю, никто из приглашенных не сможет забыть ее. Это было похоже на Рождество в детстве или на день рождения, отмечающий переход на новую ступень жизни. Наполненный, сверкающий, кружащийся и сияющий вечер. Много лет спустя те из нас, кто приехал на Козий ручей тогда, будут все еще вспоминать о нем.

Этот праздник принадлежит к пантеону прекрасных моментов жизни, которые обычно бывают случайными и не могут быть запланированы, поэтому они так редки. Без сомнений, центром этого вечера был Том.

Он был везде, смеющийся, дразнящий, поющий, танцующий, отпускающий ужасные шутки, целующий женщин и обнимающий за плечи мужчин. Не было ни одного человека, кто бы не почувствовал исключительную магию его притяжения. Его кипучая натура вывела самых медлительных из нас из состояния инертности, а парящих в небесах заставила подняться еще выше. Даже серьезный Уинн Чепин присоединился к импровизированному хору, распевающему „В ту ночь они разлохматили дочку О'Рейли". Даже квадратная угрюмая Хелен Чамберс захихикала, когда Том поцеловал ее в жесткую шею и заявил, что ее вид может очаровать изголодавшиеся глаза. Она расцвела от румянца, как засохшая старая роза. Хилари в короне и плаще сияла, как молодое солнце. Мне трудно было смотреть на сверкающее радостью лицо девочки. Я чувствовала себя пьяной от счастья — счастья дочери, Тома, моего собственного.

— Лучше, чем сейчас, наверно, быть не может, как думаешь? — спросил у меня Том, кружа мимо в танце свою тетю Дэйзи. Он вытянулся, чтобы чмокнуть меня в щеку, но промахнулся и поцеловал в ухо, сдвинув мне корону на глаза.

— Да, — ответила я, а внезапные слезы подступили к горлу. — Лучше — невозможно.

Риз Кармоди и Мартин Лонгстрит разносили огромные подносы с пряным вином и медом, приготовленными Скретчем. Были и обычные напитки и вина для тех, кто не желал попробовать стряпню старика, но я не видела ни одного такого человека. Мед разливался, как… мед. Через час царило шумное веселье, подобное буйству викингов. Музыка в стиле барокко лилась из огромных динамиков, прикрепленных под потолком, сменяя вальсы девятнадцатого века. Во время одного из них Том подошел к Хилари, низко наклонился над ее рукой и вывел на середину комнаты.

Когда они достигли центра, он остановился на мгновение, глядя вверх на динамики, я услышала, как игла поднялась с музыки Штрауса и опустилась на другую пластинку. Пауза, а затем — вызывающая дрожь мелодия на гитаре, пронизавшая все мое существо:

В лунном свете река широка, далека,
Я ее перейду, но не знаю когда.
Создавая мечты, подчиняя сердца.
Мне идти за тобой суждено до конца…

Лицо Хилари вспыхнуло пламенем радости, пламенем таким прекрасным, что я вынуждена была отвернуться, чтобы не расплакаться. Том протянул руки, девочка вплыла в его объятия, и они закружились в музыке.

Люди отодвинулись назад, как будто были заранее предупреждены: смуглый мужчина и девочка в голубом медленно кружились в вальсе нынешнего, и тем не менее другого, столетия. Под мерцающими знаменами, в таинственном сиянии длинных свечей, которые Том расставил по большой комнате, они казались двумя видениями, кружащимися в призрачном вальсе, окончившемся три столетия назад. Мартин Лонгстрит взял флейту, и серебряные звуки „Зеленых рукавов" зазвучали над музыкой Манчини. Том с поклоном отвел Хилари на место и протянул руну мне, и я, в свою очередь, была увлечена в хрустальный поток старинной музыки. Рука Тома лежала на моей талии так легко, что она ощущалась скорее как перемещение воздуха, нежели живое давление. Через подошвы туфель я не чувствовала пола. Если бы мне сказали, что в тот момент я была мертва или грезила, я бы не возражала.

— Тебе хорошо? — спросил Том, прикоснувшись губами к волосам на моем виске. Легкое дуновение его дыхания щекотало мне кожу.

— Я никогда не знала ничего подобного. У меня никогда не было такого дня рождения. Это настоящее волшебство. Мне кажется, я пьяна. Не давай мне больше этого зелья.