— Еще как! — рассмеялась она и вдруг сказала: — Давай оторвемся. — Она быстро подошла к графинчику и налила себе еще. — Я хочу сегодня вечером оторваться, и пошло все к чертям. Позвоню Фелис и скажу, чтобы она про все забыла. Хочешь оторваться?
— С тобой — конечно.
— Хотела бы я на тебя посмотреть в пьяном виде. Ты очень хорошо контролируешь себя, Алекс. Я хотела бы увидеть, каков ты, когда пьян в стельку.
— Я никогда до такого не допивался, — ответил он.
— Так давай напьемся, хорошо? Давай оба напьемся в стельку.
— Как хочешь, — согласился он.
— Я позвоню Фелис. Мне только нужно будет чуть попозже сменить Питеру пеленку, а это я и вслепую сделаю. Давай не будем ни о чем думать, просто напьемся, хорошо? Я просто с ума сошла, Алекс. Мне так хорошо, я просто сказать не могу. Наконец-то я отделалась от этого гада, понимаешь? Ты знаешь, что это для меня значит?
— Я знаю, что ты этого хотела, Джесс, — ответил он.
— Да, — кивнула она. — Да. — Она мгновение задумчиво смотрела в бокал, затем усмехнулась. — Иисусе, я прямо поверить не могу. — Она тут же подошла к телефону и набрала номер Фелис. Ожидая гудка, она сделала Алексу знак выпить и послала ему воздушный поцелуй.
Он не собирался напиваться ни с ней, ни с какой другой фраершей. Более того, он не знал, понравится ли ему
Но ему тоже было что праздновать — добычу в супермаркете в понедельник, только что полученную информацию о том, что систему в доме Ридов можно вырубить, просто перерезав телефонные провода. К тому же ему было с ней легче, чем с любой правильной девушкой, которых только знал. И потому, несмотря на всю свою решимость не напиваться, он поймал себя на том, что пьет вместе с ней, пусть не так, как она, отставая от нее, но все же пьет. Когда она начала понемногу дурить — после четвертого бокала, — он стал было подумывать, что у нее, наверное, бездонный мочевой пузырь и выпивка так на нее и не повлияет. Он сказал себе, что плохо сидеть рядом с тем, кто кайфует, разве что не подогреть немного и себя. И отчасти потому, что не хотел упустить веселья, отчасти оттого, что она подзуживала его, он решил, что пара-другая бокалов не помешают, пока он будет держать ситуацию под контролем, пока будет помнить, что это фраерша, что он вообще никогда не должен об этом забывать.
Но после того как они прикончили графинчик и занялись любовью на диване в гостиной, он обнаружил, что это ужасно трудно держать в уме. Джессика распахнула халат, но не сняла его, полотенце сползло у нее с головы, и он вдруг осознал, что ему очень трудно не думать о ней как о профессиональной шлюхе. Он сказал ей об этом совершенно неожиданно для себя (хотя все еще вполне владел собой, пусть даже они оба смеялись), сказал, что она лучше половины шлюх, с которыми он когда-либо спал. Она рассмеялась и уточнила, много ли было этих шлюх? Он ответил, что по крайней мере тысяча, и они оба снова рассмеялись. Она попросила рассказать ей о том, что делают шлюхи, и он начал рассказывать, затем вспомнил, что она честная, и быстро добавил: «Я тебя надул, я никогда в жизни не спал со шлюхой».
Ему нравилось заниматься с ней любовью, и он сказал ей правду (хотя и неожиданно), это было действительно лучше, чем со шлюхами. Но они уже переступили черту, и когда она предложила смешать еще графинчик «Мартини» («Ведь я хотела напиться, Алекс, ты что, забыл?»), он встал с дивана и пошел к бару. Налил в графинчик джина, а она сказала ему, чтобы он не переборщил с вермутом («У тебя рука в этом смысле тяжелая, Алекс»). Перемешивая, он слушал стук кусочков льда в графине и чувствовал, как поверхность стекла становится под его ладонями все холоднее и холоднее. И тут он вспомнил, как однажды потерял перчатки — тогда он шел на дело зимой, и его руки так закоченели, что он едва мог вскрыть замок на входной двери. Он быстренько отогнал эти воспоминания, поскольку это было его тайной, а он должен быть очень осторожным насчет своих секретов.
Он отнес графинчик к дивану и снова налил ей бокал. Джессика подняла тост за своего мужа-ублюдка Майкла и сказала: