В тюрьме Ньюгейт Джорджа Милкота поместили в одиночную камеру, и это было единственное, в чем ему повезло. В руках худших из лондонских преступников, ожидающих смертной казни в общей камере, мужеложца постигла бы страшная участь. Я не знал, кто оплатил эту маленькую привилегию, а когда я спросил об этом Милкота, он ответил, что тоже не знает. Возможно, над Милкотом сжалился лорд Кларендон или даже герцог Йоркский, хотя официально ни тот ни другой не оказывали приговоренному ни капли поддержки.
После случившегося в прошлом году Пожара бо́льшая часть здания тюрьмы до сих пор лежала в руинах: камни западной стены разлетелись на куски от сильнейшего жара. Милкота держали в части здания, которую временно отвели для этих целей, пока тюрьму не восстановят полностью. Стены камеры почернели от копоти, а дверь обуглилась, хотя по-прежнему оставалась крепкой. В воздухе стоял запах сырости. Зарешеченное окошко размером было меньше квадратного фута. Стекло отсутствовало, и внутрь проникали звуки и запахи с расположенного внизу двора.
За исключением койки, сесть было некуда, поэтому мы с Милкотом разговаривали стоя. Меня потрясло, насколько он изменился. На нем был все тот же завитой парик, но теперь он спутался и свалялся. Я заметил на щеке Милкота кровоподтек. Бледный, небритый и неопрятный, он был одет в мятую, покрытую пятнами одежду.
– Вы мой первый посетитель, – заметил Милкот. – И возможно, единственный. Зачем вы пришли? Должно быть, вы принесли мне дурные вести.
– Я пришел, потому что хотел поговорить с вами, – ответил я. – В сносных ли условиях вас содержат?
– В терпимых. Еду приносят дважды в день. Полагаю, тюремщики в нее плюют. Но бо́льшую часть времени они оставляют меня в покое, а это уже само по себе немало.
– Скажите, вы убили не только Олдерли, но и Горса? – задал вопрос я.
– Я оказался в отчаянном положении. – Тон Милкота был почти скучающим, будто он говорил о деле, не имевшем лично к нему ни малейшего отношения. – Тем вечером я шел к вам, чтобы предупредить: двое проходимцев, нанятых Бекингемом, снова объявились возле Кларендон-хауса. До вашей двери оставалось всего несколько шагов, и вдруг я заметил, что за мной кто-то следит. Я устроил засаду на соглядатая. А когда оказалось, что это Горс, я…
– Вы убили его, чтобы раз и навсегда заткнуть ему рот, – продолжил я.
Милкот нахмурился:
– Разве я мог поступить по-другому? Горс не оставил мне выбора. Он был главным свидетелем против меня. Этот слуга требовал все больше денег, угрожая, что отправит лорду Кларендону письмо, в котором разоблачит меня. Поэтому я ударил его ножом, а тело бросил в реку. Добраться с ним до берега было нетрудно – я приехал верхом и просто закинул труп на лошадь. К тому времени почти стемнело. Возникни у прохожих вопросы, я сказал бы, что везу домой пьяного друга. Однако я никого не встретил.
– Спускаясь с трупом к реке, вы очень рисковали. Вас легко могли заметить.
– Зачем пользоваться Савойской лестницей, когда рядом пристань Сомерсет-Ярд? В такой поздний час там не оказалось ни души. Вода стояла высоко, к тому же был отлив.
– И все-таки вам крупно повезло.
– Повезло? – Милкот обвел камеру широким жестом. – И это вы называете везением? Нет, просто у меня не оставалось другого выхода, и я сделал то, что мог. Во всем виноват Горс. Во всем. Однажды вечером он заметил меня на Лав-лейн и догадался, зачем я туда пришел. Эти сведения он продал своему бывшему хозяину Олдерли. Они с самого начала были заодно. Вот как Горс получил место в Кларендон-хаусе.
– Ах вот оно что, – произнес я. – При помощи шантажа вас заставили дать Горсу рекомендацию. Один раз вы сказали, что этого слугу рекомендовала леди Кларендон, но позже вы забыли о собственных словах и начали себе противоречить, утверждая, что кандидатуру Горса предложили вы.
– Я не жалею о том, что Горс и Олдерли мертвы, – проговорил Милкот. – Оба были злыми людьми. Они принудили меня…
Осекшись, Милкот отвернулся к стене.
«Разве шантаж не худшее преступление, чем содомия?» – подумал я.
– К чему они вас принудили? – спросил я.
– Олдерли нужна была серебряная шкатулка из кабинета лорда Кларендона – я так и не узнал зачем. А еще оба требовали денег. – Лицо Милкота исказила гримаса. – Все больше и больше. Мне даже приходилось красть у его светлости… – Милкот снова повернулся ко мне. – Олдерли обещал, что, заполучив шкатулку, оставит меня в покое. Клялся честью. Но честь ему была неведома. Этот мерзавец солгал.
– Олдерли увидел госпожу Хэксби, когда она работала в павильоне, – догадался я. – Он тут же сообразил, что вы ему еще пригодитесь.