Королевский порок

В голове еще не прояснилось после вчерашних возлияний, однако стоило оставить позади зловоние и шум Лондона, и мне сразу полегчало.

Верхом я ездил редко, и сноровки у меня не хватало. Все мое внимание было поглощено тем, чтобы следить за лошадью. Владелец конюшни заверил меня, что эта кобыла обладает спокойным, покладистым нравом: «Даже ваша достопочтенная матушка, сэр, доехала бы на ней до самой деревни Джон О’Гротс без единого происшествия», – и первые несколько сотен ярдов у меня не возникало повода усомниться в его словах. Животное являло собой образец смирения: лошадь не спеша брела по улицам именно туда, куда я ее направлял.

Но стоило нам выехать на открытую дорогу, как она утратила всю свою покладистость. Кобыла шарахалась от любого животного, встречавшегося нам на пути, а лающих собак она просто не выносила. Более того, чем дальше мы отъезжали от города, тем сильнее у нее разыгрывался аппетит. Она то и дело жалась к обочине, чтобы отщипнуть пучок-другой травы или любого приглянувшегося ей растения. Я тянул за поводья, но ни малейшего воздействия это на нее не оказывало: полакомившись всем, чем ей заблагорассудится, моя лошадь сама решала, когда ей идти дальше.

Примерно через час я начал подозревать, что не заметил деревню Вур-Грин и случайно проехал мимо: указатели на этом участке дороги отсутствовали. Я обратился к мужчине, который сгребал траву на поле у дороги.

– Вур-Грин, господин? – переспросил тот, опираясь на грабли. – Зачем вам туда ехать? Вы ведь джентльмен.

– А почему в эту деревню нельзя ездить джентльменам? – спросил я, приняв его лесть и распознав в ней завуалированные взывания к моей щедрости.

– С тех пор как нагрянули погорельцы, туда нос сунуть боязно. Ради шести пенсов горло перережут.

Однако дорогу он мне объяснил. Я и впрямь пропустил поворот и проехал лишнюю милю. Работник поведал мне, что деревня расположена в нескольких сотнях ярдов к западу от большой дороги, хотя тамошние убогие лачуги раскиданы как попало, и с виду не поймешь, что перед тобой деревня.

– Я ищу лагерь погорельцев, – сказал я. – Каков он? Неужели это и впрямь такое страшное место?

После Пожара десятки тысяч погорельцев находили приют в лагерях вокруг Лондона. Но сейчас большинство обитателей их покинуло, а оставшиеся лагеря превратились в крошечные поселки с улицами и собственными правилами.

– Этот лагерь не похож на другие, господин, – начал работник, явно наслаждаясь возможностью посплетничать.

Как всякий словоохотливый человек, он был рад слушателю. Он объяснил, что лагерь в Вур-Грин очень мал, его население меняется, и обычно там живет несколько десятков семей. Из-за удаленного расположения тамошним погорельцам трудно найти работу в округе, а Лондон слишком далеко, чтобы каждый день ходить пешком туда и обратно. Многие кое-как кормились тем, что им удавалось вырастить, выпросить или украсть, другие жили за счет родных или полагались на великодушие соседей. Огонь отнял у этих неприкаянных все, что у них было, даже волю бороться за лучшую жизнь.

Лагерь разбит на земле, принадлежащей старому фермеру по фамилии Мангот, который после смерти жены совсем запустил хозяйство. Во время войны там останавливались на постой солдаты, и полю был нанесен значительный ущерб. Из детей Мангота выжил один сын, но и тот погиб несколько лет назад.

Как и подобает джентльмену, я наградил работника, чтобы тот выпил за мое здоровье, и поскакал обратно. К деревне вела изрытая колеями дорога – если это место, конечно, можно было назвать деревней. По пути я встретил старуху, срывавшую с куста ежевику. Глаза ее провалились в глазницы, кожа потемнела от солнца, а по обе стороны от рта пролегли такие глубокие морщины, что казалось, будто их вырезали ножом. Пока лошадь щипала траву под кустом, я спросил старуху, где земля господина Мангота и лагерь погорельцев. Бросив на меня недобрый взгляд, та указала грязным пальцем вперед.

Как только кобыла насытилась, я продолжил путь. Дорога, тянущаяся меж двух полей, сузилась и спустилась ниже. Живые изгороди выглядели все плачевнее. В воздухе стоял запах разлагающихся овощей.

Вдруг непонятно откуда выскочили две собаки и принялись с рычанием описывать вокруг меня круги, пытаясь цапнуть меня за ногу. Лошадь испуганно попятилась, заметавшись от одного края узкой дороги к другому. Я понимал, что проклятая кобыла в любой момент может встать на дыбы, а я полечу на землю. Обругав собак на чем свет стоит, я стал звать на помощь.

– Ко мне, черти!

Мужской голос прозвучал резко и пронзительно. Он донесся откуда-то сзади и сверху. Псы тут же съежились, поджали хвосты и покарабкались вверх по склону сбоку от дороги. Живая изгородь была такой чахлой, что мне не составило труда разглядеть сквозь нее худосочную фигуру на поле.

– Вы господин Мангот? – уточнил я.

– Кто его спрашивает?

– Моя фамилия… – Мне вдруг вспомнился старый товарищ из школы при соборе Святого Павла. – Роулиндейл.

– Какое у вас к нему дело?

– Я ищу молодую женщину, прибывшую в лагерь погорельцев день или два назад. Мне нужно с ней встретиться.

– Какую женщину?