Королевский штандарт

Со временем все поменялось, и итальянцы носили лишь одно имя. Название которого, кстати говоря, очень часто подвергалось традиции нарекать детей именами предков. Например: первому сыну давали имя деда по мужской линии, первая дочь нарекалась именем бабушки, так же по линии отца, вторые сын и дочь получали имена деда и бабушки по женской линии соответственно. Дети, рожденные после, получали имена своих родителей либо близких родственников не успевших вступить в брак. Итальянские фамилия были схожи с некоторыми европейскими, но частично от них отличались. Они обычно оканчивались на «-i» или «-o». Происхождением фамилии могло быть: принадлежность к семье, подобно датской системе, обозначающей отца. Прозвище, которое означало что-либо. Зависимость перед господином или солдатской службой. Так же фамилия могла означать город рождения, такой являлась фамилия художника Высокого Возрождения Leonardo da Vinci, родившийся близ города Винчи.

Аллегро, кстати говоря, не был назван ни по одной из этих систем, так как в Италии допускался самовольный выбор имени. Само имя Калисто переводилось с древнеримского как «самый красивый» – его отец был весьма гордым человеком и имел мнение, что только его дети могли быть красивее детей итальянских монархов. Что вызывало такое мнение, не понимало ни общество, ни супруга, ни, наверное, сам Адриано.

Несмотря на это, Аллегро отнюдь не был красавцем, но страшным его тоже назвать было нельзя. Он был некой золотой серединой. А вот фамилия прямо говорила о нем: она означала «веселый». Он мог плясать часами напролет, всегда мог рассказать новую смешную байку и не унывал, наверное, никогда, потому что был уверен, что нет на земле того, от чего можно печалиться.

Калисто имел черные, как уголь, густые волосы, за которыми он верно трепетно ухаживал. Густые настолько, что в них с легкостью путался гребень, которым итальянец укладывал их по утрам. Чуть искривленный нос и карие глаза, они были довольно выражены и выглядели очень красиво. Его взгляд, прожигавший, казалось бы, насквозь, ровная спина, подтянутое телосложение, отчетливо проявляющее рельефный контур. Аллегро остановился в той же самой гостинице, где жил Гофман, однако он сам того не знал. Не ведал он так же, как выглядит прусский дипломат, а потому миссия его была весьма сложна. Он должен был найти его, но как – не волновало короля. Упорство итальянца часто играло с ним добрую игру, из которой он выходил победителем, и на него он и рассчитывал. Когда он вносил в свой номер вещи, с ним поздоровался человек с небольшим германским акцентом, которого не заметил Калисто. Поздоровавшись в ответ, он стал вносить свой багаж, не думая, что увидел того, кого предстояло найти.

Сам Гофман знал о том, что король Виктор послал за ним наблюдателя, о том ему сообщил Бисмарк перед самой отправкой в Петербург. В отличие от итальянских шпионов, прусские выполнили свою работу полностью, узнав имя итальянца и место его пребывания в России. Кристиан не подал виду, что раскусил планы Калисто, ведь так поступил бы либо безумец, либо человек ничего не сведущий в дипломатии, а таким Кристиан никогда не был. Он хотел спутать надзирателя и замести свои следы.

Несмотря на то, что отношение между Пруссией и Италией были дружественными, оба государства с осторожностью доверяли друг другу, боясь колкого предательства. Сам Аллегро любил прусаков, а его тайная любовь по имени Андреа была как раз из этой страны, но приказ короля не подвергался обсуждению, и требовал беспрекословного повиновения. Впрочем, Калисто не видел в том ничего плохого, ведь то могло помочь его стране, которую он очень любил.

***

Кристиан проходил недалеко от Зимнего Дворца, прогуливаясь в конце дня. Он любовался красотою вечернего Петербурга, который оставлял в его душе невероятные впечатления после каждой прогулки. Ему показалось, что он увидел Анну выходящую из дворца. Приглядевшись, он действительно разобрал ее образ. Так получилось, что он поравнялся с ней, так как его шаг был очень быстрым, а она шла медленно и спокойно. Девушка увидела его, и он поприветствовал Анну:

– Доброго вечера!

На лице девушке был виден след грусти:

– И Вы будьте здравы.

– Что-то произошло? Почему вы такая грустная?

– Это не важно, простите.

Девушка сорвалась, и ускорила шаг, Кристиан не смог понять ничего, он остался стоять глядя в след уходящему силуэту.

Петербург обрел желтые краски от осенней листвы, город изливался золотом осени и был прекрасен. То время было прекрасным, и всю его глубину не описать ни в одном, даже самом лучшем романе; и сегодня, и через сотню лет время то не наступит вновь. И ныне живущим будет оставаться лишь наслаждаться им через книги людей существующих тогда, собственной душой прочувствовавших ту эпоху.