Королевство

По дороге мы особо не разговаривали.

Она расспрашивала про машину, я рассказал, что это подарок от дяди и она дорога мне как память. Я мог бы рассказать, что, хоть каждую чертову деталь приходилось менять хотя бы раз, 240-я модель была произведением механического искусства. Например, с ней не возникало таких проблем, как с элегантной V70, чьим слабым местом оказывались наконечники рулевой тяги и она сама. И что однажды меня, надеюсь, похоронят в кузове моей 240-й. Вместо этого я болтал о скучных пустяках, задавал дурацкие вопросы, а она рассказала, что занимается бухгалтерией, у нее двое детей, а ее муж – директор средней школы в Конгсберге. Два раза в неделю она бывала в домашнем офисе, два раза в неделю ездила в Осло, а по пятницам у нее выходной.

– Чем занимаешься в выходные? – спросил я.

– Ничем, – ответила она.

– Сложно, небось? – спросил я. – Ничем не заниматься?

– Нет, – сказала она.

Вот и весь наш разговор.

Я включил Джей Джей Кейла и почувствовал прилив огромного умиротворения. Все дело в том, что поспал я всего несколько часов, в сдержанном минимализме Джей Джей и в том, что, насколько я понял, default mode[14] у Унни, как и у меня, – молчание.

Когда я очнулся, дернувшись и дико таращась на машины – они ехали на нас, а свет от их фар размывал дождь на ветровом стекле, – мой мозг пришел к выводу, что: а) я заснул за рулем; б) должно быть, проспал больше нескольких секунд, ведь дождя я не помнил и дворники не включил; в) мне уже давно надо бы съехать с дороги – я знаю, что этот участок извилистый. Я автоматически поднял руку и положил на руль. Но вместо руля моя рука встретила другую теплую руку, взявшую управление на себя.

– Ты, наверное, уснул, – сказала Унни.

– А ты меня не разбудила – мило с твоей стороны, – сказал я.

Она не засмеялась. Я мельком на нее глянул. Возможно, в уголках ее рта и был намек на улыбку. Постепенно я узна́ю, что в плане мимики это примерно максимум того, на что способно ее лицо. И именно теперь я впервые увидел, что она красивая. Не классическая красота, как у Мари Ос, и не ослепительная, как на фотографиях Риты Виллумсен в молодости, которые она любила показывать. Да, сказать по правде, не знаю, была ли Унни Хольм-Йенсен красивой согласно какому-либо стандарту, кроме собственного, я ведь имею в виду, что в тот момент, при том освещении, с того ракурса она казалась мне красивее, чем раньше. Не настолько, чтобы влюбиться, – я никогда не был влюблен в Унни Хольм-Йенсен, и она за пять лет в меня тоже не влюбилась. Но именно тогда она была так красива, что хотелось и дальше на нее смотреть. Чем, разумеется, можно было продолжать заниматься: она следила за дорогой, не выпускала руль, и я понял, что здесь есть человек, на которого можно положиться.

Только когда мы несколько раз встретились на полпути, то есть в Нотоддене, и выпили вместе кофе и уже в третий раз оказались в отеле «Блаттрейн», она рассказала мне, что все решила на ужине в Осло.

– Вы с Пией друг другу понравились, – сказала она.

– Да, – согласился я.

– Но мне ты понравился больше. И я знала, что я тебе понравлюсь больше.

– Почему?

– Потому что мы с тобой похожи, а вы с Пией – нет. И потому что до Нотоддена ближе.

Я засмеялся:

– По-твоему, ты мне нравишься больше, потому что до Нотоддена ближе, чем до Осло?

– Как правило, нашим симпатиям свойственна практичность.

Я снова засмеялся, а она улыбнулась. Слегка.

По словам Унни, она не была совсем уж несчастна в браке.

– Он добрый человек и хороший отец, – говорила она. – Но он ко мне не притрагивается. – Тело у нее было худое и жесткое, как у тощего мальчишки. Она немного занималась спортом: бег и силовые тренировки. – А это нужно всем, – добавляла она.

Она не очень переживала, что он узнает о ее отношениях на стороне. Полагала, он поймет. А вот за детей волновалась.

– Дома у нас все хорошо и спокойно. Я никому не позволю это разрушить. Мои дети всегда будут в приоритете – нет ничего важнее этой разновидности счастья. Проведенные с тобой часы мне очень дороги, но я в одну секунду от них откажусь, если в жизни моих детей возникнет малейшая нестабильность или неуверенность. Понимаешь?

Вопрос возник с внезапной напряженностью, как будто загружаешь веселое приложение – и вдруг выскакивает серьезная, почти что угрожающая форма с пунктами, которые необходимо принять, прежде чем развлекаться дальше.

Однажды я попросил ее представить себе экстренную ситуацию – готова ли она застрелить меня и своего мужа, если вероятность выжить у ее детей увеличится на сорок процентов. Кажется, ее бухгалтерскому мозгу для ответа понадобилось несколько секунд.

– Да.

– Тридцать процентов?

– Да.

– Двадцать?

– Нет.

Я знал, с чем имею дело, – вот что мне нравилось в Унни.

37