Пока мы шли на кухню, Карл говорил. Об отеле, где в итоге дело набирало оборот. Карл надавил на подрядчиков, чтобы ускорить возведение стен и крыш и начать отделочные работы, не дожидаясь весны.
На кухне никого не было.
– За работу зимой рабочие просят меньше, – объяснил Карл.
По крайней мере, думаю, что он так сказал, – я прислушивался к другим звукам. Но слышал я лишь голос Карла и удары собственного сердца. Уже не совсем пульс состояния покоя.
– Шеннон на стройке, – сообщил он, и тут я прислушался. – Она ужасно придирчивая – хочет, чтобы все было как на чертежах.
– Хорошо же.
– И да и нет. Архитекторы ведь о расходах не думают – только о собственном отражении в глянцевой поверхности своего шедевра. – Карл засмеялся – вроде бы добродушно, но я услышал, как внутри у него кипит гнев. – Проголодался?
Я замотал головой:
– Я, наверное, отгоню «кадиллак» в мастерскую, разделаюсь с ним.
Теперь головой затряс Карл:
– Он у Шеннон.
– На стройплощадке?
– Ага. Дорога еще не достроена, но он забирается до самой стройплощадки.
Говорил он это со странной смесью гордости и боли. Как будто дорога обошлась ему в немалую сумму. И тут я не удивился: подъем крутой и немало скал пришлось взорвать.
– Раз так, чего она на «субару» не ездит?
Карл пожал плечами:
– Ей нравится ручная коробка передач. Предпочитает крупных американцев – она же с ними выросла.
Я оставил сумку в нашей с Карлом комнате и снова спустился вниз.
– Пивка хочешь? – спросил с бутылкой в руке Карл.
Я замотал головой:
– Поеду поздороваюсь с народом на заправке и захвачу из мастерской рубашку.
– Тогда я позвоню Шеннон – пусть сразу гонит «кадиллак» в мастерскую и посидит там с тобой. Пойдет?
– Угу, да, – сказал я.
Карл смотрел на меня, – по крайней мере, я так думал. Сам же я изучал треснувший шов на перчатках.
На работе были Юлия и Эгиль. Увидев меня, девушка засияла и вскрикнула. Перед кассой стояла очередь, и все же она оббежала ее и бросилась мне на шею – как на семейном сборище. Что было правдой. Исчезло бурное подводное течение с некой примесью – желаний и страстей. На какое-то мгновение пришло разочарование – ощущение, что я ее потерял, ну или, по крайней мере, ее девичью влюбленность. И хоть мне она никогда не была нужна и я не собирался отвечать взаимностью, я знал, что в часы одиночества стану думать о том, как все могло бы сложиться, от чего же я отказался.
– Машин много? – осмотревшись, спросил я, когда она наконец меня отпустила.
Кажется, Маркус взял те же праздничные украшения и товары. В тот раз у нас с ними все прошло на ура. Умный парнишка.
– Да, – радостно сказала Юлия. – А Алекс мне предложение сделал.
Она поднесла к моему лицу руку. Черт побери, да у нее колечко на пальце!
– Счастливчик, – улыбнулся я, зашел за прилавок и перевернул чуть было не подгоревший бургер. – Как у тебя дела, Эгиль?
– Хорошо, – ответил он, пробивая на кассе рождественский сноп и электробритву. – Веселого тебе Рождества, Рой!
– И тебе того же, – ответил я, секунду смотря на мир со старого наблюдательного пункта. Из-за кассы заправки, которая, как я думал, станет моей.
Потом я снова вышел на мороз, в темноту, здоровался с пробегающими мимо людьми – перед лицом у них витали серые облачка. Увидел, что у одной колонки стоит и курит какой-то парень в тонком костюме. Подошел к нему.
– Здесь не курят, – сказал я.
– А мне можна-а, – заскрежетал низкий голос.
Я еще подумал, у него что-то с голосовыми связками. Чтобы определить диалект, трех коротких слов мне не хватило, но он, кажется, с юга.
– Нельзя, – возразил я.
Может, он улыбнулся – во всяком случае, глаза превратились в щелочки на воспаленном лице: «Watch me»[23]
.Что я и сделал. Посмотрел на него. Невысокого роста, ниже меня, около пятидесяти, однако на покрасневшем, как будто опухшем лице были прыщи. Издалека казалось, что деловой костюм его слегка полнит, но я понял, что костюм с виду был ему мал по другим причинам. Плечи. Грудь. Спина. Бицепсы. Чтобы в его возрасте накачать такую мышечную массу, наверное, надо на анаболиках сидеть. Он поднял сигарету и сделал глубокую затяжку. Засветился ее кончик. И у меня вдруг заболел средний палец.
– Мать твою, ты стоишь у бензоколонки на заправке, – сказал я, указывая на запрещающий курение знак.
Я не видел, чтобы он двигался, но вдруг он оказался совсем рядом со мной: даже если я ударю, замахнуться как следует у меня не получится.
– Ну и чаво ты делать буишь? – спросил он еще тише.