Я стоял не двигаясь, по бокам болтались ведра. Датчанин уставился на меня из-за ветрового стекла, узкие щели глаз – я их помнил с того раза возле бензоколонок – прикрывали темные очки. Приблизившаяся машина проехала мимо, а наши головы повернулись вокруг собственной оси, словно планеты. Может, он помнил мое лицо, а может, и нет. Может, нашел приемлемое объяснение тому, почему этот мужик стоит с двумя ведрами, а может, нет. Может, он это понял, когда вдруг пропало сцепление с дорогой и он автоматически посильнее надавил на педаль тормоза, а может, нет. А теперь и машина стала планетой, медленно вращавшейся на льду под звуки церковного колокола, словно фигуристка. Я видел, с каким отчаянием он выворачивает руль, видел, как крутятся передние колеса с широкой летней резиной, как будто хотят вырваться, но «ягуар» попал в плен – и оказался неуправляемым. И когда машина, развернувшись на 180 градусов, задом заскользила к краю поворота, я смотрел ему прямо в лицо, на красную планету с мелкими активными вулканами. Пока он, подняв локти, сражался с рулем, темные очки с лица слетели. Ведь теперь он понял. Понял, зачем были нужны ведра, понял, что, если бы он сразу это сообразил, у него, может быть, остался бы шанс, если бы он тут же выскочил из машины. Теперь, понятное дело, уже слишком поздно.
Полагаю, когда он вытаскивал пистолет, сработал рефлекс. Автоматическая реакция головореза, солдата на нападение. А у меня сработал другой рефлекс, когда я в знак прощания поднял одну руку с ведром. Я услышал хлопок из салона, когда он нажал на спусковой крючок, а затем щелчок – пуля пробила цинковое ведро у меня рядом с ухом. До того как «ягуар», пятясь задом, исчез в Хукене, я успел увидеть на лобовом стекле дыру от пули, напоминающую морозный узор.
Я задержал дыхание.
На моей поднятой руке все еще болталось свисавшее с нее цинковое ведро.
Церковные колокола били все быстрее и быстрее. Потом наконец раздался глухой грохот.
Я все еще стоял не шевелясь. Наверное, похороны. Колокола еще какое-то время били, но промежутки между ударами все увеличивались. Смотрел на деревню, горы и Будалсваннет, когда солнце целиком вышло из-за Эусдалтиндена.
Потом колокола замолчали, и я подумал: «Господи, какая у меня красивая родина».
Так ведь думаешь, когда влюблен.
54
– Ты вылил воду на лед? – недоверчиво спросил Карл.
– Она увеличивает температуру, – ответил я.
– Каток получается, – сказала Шеннон, отходя от плиты с кофейником. Налила нам в чашки.
Заметила, что Карл посмотрел на нее.
– «Торонто Мейпл Лифс»![27]
– воскликнула она, как будто своим взглядом он обвинял. – Разве ты не заметил, как в перерывах лили воду?Карл снова к ней повернулся:
– Итак, в Хукене опять труп.
– Давайте на это надеяться, – сказал я и подул на кофе.
– Как мы поступим? Сообщим Курту Ольсену?
– Нет, – сказал я.
– Нет? А если он его найдет?
– То мы не имеем к этому отношения. Мы не видели и не слышали, как машина съехала, потому и не сообщили.
Карл посмотрел на меня.
– Мой брат, – сказал он. На лице сияли белые зубы. – Я
– Послушай, – начал я, – если никто не знает и не подозревает, что головорез здесь был, никаких проблем у нас нет, держим язык за зубами. Пока кто-нибудь увидит обломки в Хукене, сто лет пройдет. Но если кто-нибудь узнает, что он здесь был, или найдет «ягуар», то версия у нас следующая…
Карл и Шеннон подсели ближе, как будто я собирался на собственной кухне говорить шепотом.
– Как правило, лучше придерживаться правды, насколько это возможно, поэтому скажем все как было: головорез был здесь и пытался выбить из нас деньги, которые Карл задолжал Виллумсену. Мы скажем, что никто из нас не видел, как головорез уезжал, но на Козьем повороте было безумно скользко. Так что когда полицейские спустятся в Хукен и увидят на «ягуаре» летнюю резину, все остальные выводы они сами сделают.
– Церковные колокола, – сказал Карл. – Можем сказать, что из-за колокольного звона мы шума не слышали.
– Нет, – сказал я, – никаких колоколов. В тот день, когда он здесь был, колокола не звонили.
Оба непонимающе на меня посмотрели.
– Почему же? – спросил Карл.
– План не совсем готов, – сказал я. – Но это случилось не сегодня, датчанин чуть дольше прожил.
– Почему?
– Не думайте про датчанина. Полагаю, головорез не распространяется о том, где и когда работает, поэтому вряд ли кто-то, кроме нас, знает, что он сегодня здесь был. Если его тело найдут, определять время смерти будут согласно нашей версии. Теперь наша проблема – Виллумсен.
– Да, он-то, естественно, знает, что его головорез здесь был, – заметил Карл. – И может рассказать об этом полиции.
– Не думаю, – сказал я. Повисла пауза.
– Именно, – заявила Шеннон. – Ведь тогда ему придется сказать полиции, что головореза нанял он.
– Естественно, – поддакнул Карл. – Разве не так, Рой?
Я не ответил, сделал большой глоток из чашки. Отодвинул ее от себя.
– Забудьте про датчанина, – сказал я. – Проблема в Виллумсене, потому что он не оставит попыток стребовать долг только потому, что датчанина нет.
Шеннон скривилась: