Королевство

Надо было обдумать, как вытащить тело Ольсена наверх, когда под рукой только веревка, так чтобы тело не застряло в какой-нибудь расщелине и не выскользнуло. На самом деле человеческое тело – прямо как Гудини: обвяжешь его веревкой вокруг груди, так плечи сожмутся и веревка свалится. А если привязать веревку к ремню или обмотать вокруг талии (так труп с виду будет вылитая скрюченная креветка), то центр тяжести рано или поздно сместится и труп выскользнет либо из веревки, либо из собственных штанов. Я решил, что проще всего будет накинуть ему на шею петлю и завязать скользящим узлом. Центр тяжести будет так низко, что никуда уже не сместится, а когда голова и плечи находятся сверху, меньше опасность, что труп за что-то зацепится. Хотя тут, конечно, можно задаться вопросом: откуда я знаю, как вязать узел, который чаще всего умеют вязать те, кто надумал повеситься.

Действовал я размеренно, ни о чем, кроме практических задач, не размышлял. Это я умею. Я знал, что эти картинки ко мне еще вернутся: Ольсен, похожий на нелепую фигуру на носу галиона, но приделанный к черному космическому кораблю. Впрочем, это будет в другое время и в другом месте.

Когда я крикнул Карлу, что посылка готова к отправлению, уже стемнело. Кричать пришлось трижды, потому что он поставил в магнитолу диск Уитни Хьюстон, и теперь горы обволакивала «I Will Always Love You». Наконец он завел машину и переключил скорость, чтобы ехать не слишком быстро. Веревка натянулась, и я подтащил тело к скале, а там выпустил из рук и просто смотрел, как ленсман, словно ангел с вытянутой шеей, поднимается к небу. Совсем скоро он скрылся в темноте, и до меня доносилось лишь шуршание его одежды о скалу. И всего в нескольких метрах от меня что-то стукнулось о землю. Вашу мать, видать, труп задел камень, а значит, это и повториться может. Я спрятался в единственном месте, где можно было спрятаться, – влез через лобовое стекло в «кадиллак». Сидел и смотрел на приборную доску, пытаясь понять, что же показывают инструменты. Думал, что дальше. И как осуществить последний пункт плана. Обдумывал детали, где нельзя ошибиться и как поступить, если что-то помешает плану. И наверное, от этих размеренных мыслей мне и стало поспокойнее. Ясное дело, это все дико, я размышлял над тем, как спрячу труп, и это меня успокаивало. Хотя, возможно, вовсе не мысли меня утешали, а запах. Запах обтянутых кожей сидений, в которые въелся папин пот, запах маминых сигарет и рвоты Карла – это с того раза, когда папа только купил «кадиллак» и мы покатили в город. Мы еще и серпантин не весь проехали, как Карлу подурнело и его стошнило прямо на сиденья. Мама затушила сигарету, опустила стекло и достала из папиной серебристой коробочки пакетик снюса. Но Карла рвало всю дорогу до деревни, так внезапно и сильно, что в салоне воняло, как в газовой камере, хоть мы и опустили стекла. Карл тогда улегся на заднем сиденье, положив голову мне на колени, закрыл глаза и мало-помалу пришел в себя. Потом мама вытерла рвоту, протянула нам пачку печенья и улыбнулась, а папа запел «Love Me Tender» – медленно и с вибрато. Позже я вспоминал ту нашу поездку как самую лучшую.

Остальное получилось быстро.

Карл скинул мне веревку, я обвязался ею, крикнул, что готов, и зашагал по стене той же дорогой, которой спустился, будто в фильме, поставленном на обратную перемотку. Куда мои ноги ступают, я не видел, однако камни не отваливались. Если бы на голову мне время от времени не сыпалась каменная крошка, я решил бы, что скала совсем прочная.

Тело Ольсена лежало на Козьем повороте, в свете фар «вольво». Вообще-то, внешних повреждений у него было не сказать чтобы много. Волосы пропитались кровью, рука выглядела сломанной, и на шее синели отметины от петли. Может, это краска с веревки сползла, а возможно, если смерть наступила недавно, то на теле еще выступают синяки. Но позвоночник у него был сломан, это точно, и травм достаточно, чтобы патологоанатом установил, что его не повесили. И он не утонул.

Я сунул руку Ольсену в карман, вытащил ключи от машины и еще одни – те, которыми он запирал лодочный сарай.

– Притащи папин нож, – сказал я.

– Чего-о?

– Он на крыльце висит, рядом с ружьем. Давай живей.

Карл припустил к дому, а я взял лопату – такую любой житель гор круглый год возит в багажнике, – соскреб гравий, по которому протащилось тело Ольсена, и сбросил в Хукен. Камешки беззвучно полетели в пропасть.

– Вот, держи. – Запыхавшийся Карл протягивал мне нож. Тот самый, с насечками для крови, которым я убил Дога.

И сейчас, как тогда, Карл стоял у меня за спиной и смотрел. Ухватившись за волосы Ольсена – когда-то я так же держал за голову Дога, – я вонзил кончик ножа ему в лоб, надрезал кожу, пока лезвие не уперлось в череп, и повел нож вокруг головы, над ушами и выступающей костью на затылке, так что под лезвием ощущался череп. Папа показывал мне, как освежевать лисицу, но тут все было иначе. Я снял с него скальп.

– Карл, отойди-ка в сторону, ты свет загораживаешь.

Я слышал, как Карл повернулся ко мне, ахнул и метнулся за машину.