Королевство

– Конечно. Погодите немного. – Я пошел в контору. – Я ненадолго отойду, – сказал я дяде.

– Ладно, – бросил дядя Бернард, не поднимая головы от, как он выражался, «этих проклятых бумаг», пока он лежал в больнице, на его столе их выросли целые горы. – Когда вернешься?

– Не знаю.

Он снял очки и посмотрел на меня:

– Ладно.

Его слова прозвучали как вопрос – не хочу ли я еще что-то ему рассказать. И раз уж я не хотел – что ж, ладно, он мне доверял.

Я кивнул и снова вышел на солнце.

– По такой погоде не помешало бы опустить крышу, – сказала Рита, выводя машину на шоссе.

Я не спросил, почему мы этого не сделали.

– И о каких шумах речь? – спросил я.

– Местные спрашивают, не потому ли я купила машину, что крышу можно опустить. Здесь лето длится полтора месяца – так ведь они рассуждают. Рой, а ты знаешь, в чем причина?

– Цвет?

– Ну какой же ты шовинист! – рассмеялась она. – Название. «Сонет». Знаешь, что это такое?

– «Сааб».

– Поэтическая форма. Стихотворение о любви – в нем два четверостишия и два трехстишия, всего четырнадцать строк. Мастером жанра был итальянец Франческо Петрарка, безумно влюбленный в женщину по имени Лаура, – она была замужем за графом. За свою жизнь Петрарка написал триста семнадцать сонетов в ее честь. Немало, а?

– Жаль, что она была замужем.

– Ничуть. Ключ к страсти кроется в том, что ты не можешь целиком и полностью завладеть тем, кого любишь. Так уж непрактично устроены люди.

– Правда?

– Судя по всему, тебе есть чему поучиться.

– Наверное. Но никаких шумов я не слышу.

Она посмотрела в зеркало:

– Шум есть, когда я завожу машину по утрам, – он пропадает, когда машина нагревается. Припаркуемся чуть подальше, чтобы двигатель остыл.

Она включила поворотник и свернула на лесную дорогу. Судя по всему, она и раньше здесь ездила – вскоре она свернула на дорогу поу́же и остановилась под низко свисавшими еловыми ветками.

Я не был готов к тишине, резко наступившей, когда она заглушила двигатель. Тишине, которая, как я инстинктивно почувствовал, что-то предвещала, потому что повисшее напряжение словами было не разрядить. Я уже был убийцей, но не смел ни пошевелиться, ни взглянуть на нее.

– Так расскажи мне, Рой. Ты в последнее время встречался с девушками?

– Кое с кем.

– Кто-то особенный был?

Я помотал головой. И скосил глаза на Риту. На ней был красный шелковый шарф и свободного кроя блузка, но я отчетливо рассмотрел контуры груди. Юбка чуть-чуть задралась, и мне были видны голые колени.

– Ты с кем-нибудь… с кем-нибудь это делал, Рой?

Я почувствовал, как у меня сладко засосало в животе. Я подумывал соврать – но чего я этим добьюсь?

– Не всё, нет, – ответил я.

– Хорошо. – Она принялась медленно стягивать с себя шелковый шарф. Три верхние пуговицы на блузке были расстегнуты.

Член у меня затвердел – почувствовав, что он задирает штаны, я положил руки на колени, чтобы скрыть это. Я ведь понимал, что во мне бушуют гормоны, – нельзя исключать вариант, что я совершенно неверно оцениваю ситуацию.

– Дай-ка я проверю, научился ли ты держать девушку за руку, – сказала она, положив правую руку мне на колени.

Тепло как будто перекинулось с ее руки на мой член – на секунду я испугался, что тут же кончу.

Я не сопротивлялся, а она взяла мою руку, потянула к себе, слегка распахнула блузку, и моя рука оказалась внутри – на бюстгальтере, на левой груди.

– Рой, ты ведь долго этого ждал. – Словно воркуя, она засмеялась. – Ты нежно держишь, Рой. Слегка сожми сосок. Уже не совсем юным девушкам нравится, когда с ними обращаются чуть пожестче. Эй-эй, это перебор. Вот так. По-моему, у тебя талант, Рой.

Она наклонилась ко мне и, держа мой подбородок большим и указательным пальцем, поцеловала. В Рите Виллумсен все было огромное, и язык тоже – шершавый и сильный, он, словно угорь, обвился вокруг моего. И вкуса в ней было больше, чем в тех двух девушках, с кем я целовался с языком. Он был не лучше, а больше. Может, его было даже слишком много – я быстро завелся и дошел до предела. Она прервала поцелуй.

– Но нам придется немного пройтись. – Она улыбнулась и, засунув руку мне под футболку, погладила мою грудь.

И я почувствовал, что успокаиваюсь, хотя от возбуждения был готов горы свернуть. От меня ведь многого не требовалось – она сидела за рулем и решала, насколько сильно разгоняться и куда ехать.

– Давай прогуляемся, – сказала она.

Я открыл дверцу и вышел – громко и пронзительно щебетали птицы, стоял дрожащий летний зной. Лишь тогда я заметил, что на ногах у нее синие кроссовки.

Мы шли по тропе, извивавшейся вдоль склона. Время отпусков, на дорогах и в деревне народу было меньше, а шансы встретить кого-то здесь, на высоте, сводились к минимуму. И все же она попросила меня отстать от нее метров на пятьдесят, чтобы, если она подаст сигнал, я успел спрятаться в лесу.

У вершины тропы она остановилась и поманила меня рукой.

Она указала на красный домик под нами.

– Этот – мэра, – сказала она. – А вон тот, – она указала на нечто напоминавшее пастушью хижину, – наш.