Дядя Бернард непроизвольно захохотал, но смеялся недолго. С трудом вернул лицу серьезное выражение.
– Сначала работать, а потом трахаться, Рой. Ясно?
– Ясно.
– Почему трактор на улице?
– Внутри не было места, сегодня еще три машины пригонят. Приезжие.
– А ковш зачем поднял?
– Он так меньше места занимает.
– По-твоему, у нас парковочных мест не хватает?
– Ладно, это дань уважения ночной работе. Ну, не связанной с «короллой».
Дядя Бернард посмотрел на трактор с поднятым ковшом. Покачал головой и ушел. Но я слышал, как, зайдя в контору, он опять засмеялся.
Я снова занялся «короллой». И только к вечеру, как говорится,
Когда нашли лодку с сапогами Сигмунда Ольсена, не возникло никаких сомнений в том, что он утонул, – это и не обсуждалось. Даже наоборот, люди устроили соревнование: кто раньше почуял, откуда ветер дует.
– За шуточками и улыбкой Сигмунда всегда пряталась какая-то тьма, но люди этого не понимали – они такого не замечают.
– Накануне он сказал мне, что тучи, кажется, сгущаются, а я решил, что это он про погоду.
– Врачи обязаны хранить тайну, но я слышал, они выписывали Сигмунду эти так называемые таблетки счастья. Да, несколько лет назад, у него и щеки тогда были круглые, помните? Потом-то они у него ввалились. Таблеток не пил.
– По нему было видно. Он о чем-то думал. Его что-то терзало. А ответа не было. Вот что бывает, если мы не находим ответа, не находим смысла, не находим Иисуса.
Приехавшая из соседней коммуны ленсман – кстати, это была женщина – все это выслушала, однако ей захотелось поговорить с теми, кто видел Сигмунда в день исчезновения. Мы с Карлом вместе сочинили для нее историю. Я объяснил ему, что лучше придерживаться правды – насколько это возможно – и скрыть лишь самое необходимое. Рассказать, зачем Сигмунд Ольсен пришел к нам на ферму, сколько примерно могло быть времени, когда он уехал, сказать, что Карл ничего особенного не заметил. Карл возразил: надо бы сказать, что у Ольсена, кажется, был депресняк, но я объяснил ему, что, во-первых, она побеседует с другими людьми – они скажут, что в тот день Ольсен вел себя как обычно. Во-вторых, если учесть, что она подозревает, будто кто-то приложил к его смерти руку, – в чем этот самый кто-то постарается ее убедить?
– Вызовешь подозрения, если станешь с излишним усердием доказывать, что Ольсен сам свел с жизнью счеты.
Карл кивнул:
– Конечно. Спасибо, Рой.
В постели домика на пастбище я впервые оказался через две недели после ночи «Фритца».
Я все делал как всегда, но Рита Виллумсен, видимо, стала больше обычного ценить наши стандартные постельные ритуалы.
Положив голову мне на руку, она курила сигарету с ментолом и изучающе меня разглядывала.
– Ты изменился, – сказала она.
– Да? – спросил я, держа за нижней губой «Берри».
– Повзрослел.
– Чего тут странного? Заметь, с тех пор, как ты лишила меня девственности, прошло время.
Она слегка вздрогнула: раньше я с ней так не разговаривал.
– Я имею в виду – с последней встречи, – сказала она. – Ты изменился.
– Лучше стал или хуже, чем в прошлый раз? – спросил я и, вытащив снюс указательным пальцем, положил его в пепельницу на прикроватном столике и повернулся к ней. Положил руку ей на бедро. Она многозначительно на нее посмотрела. Одно из неписаных правил: когда заниматься любовью, а когда отдыхать, решала она, а не я.
– Знаешь, Рой, – сказала она, затягиваясь сигаретой, – я все-таки решила сегодня тебе это сказать: пора нам закругляться с нашим романом.
– Вот как? – спросил я.
– Мне подруга донесла, что эта девка, Грета Смитт, распускает слухи, мол, я бегаю на свидания к молоденькому парню.
Я кивнул, но не стал говорить ей, что и сам подумывал все это прекратить. Наверное, просто-напросто устал – вечно одно и то же. Доехать до пастбища, потрахаться, съесть домашнюю еду, которую она прихватила с собой, потрахаться, поехать домой. Однако, произнеся это предложение вслух самому себе, я не понял, от чего тут уставать. Да и не сказать чтобы меня дожидалась какая-то альтернатива госпоже Виллумсен и в чем тут проблема.
– Но после всего того, что ты сделал со мной сегодня, думаю, с разрывом можно подождать, – сказала она, затушила сигарету в пепельнице и повернулась ко мне.
– Почему? – спросил я.
– Почему? – Она задумчиво на меня посмотрела, будто не нашла ответа. – Может, потому, что утонул Сигмунд Ольсен. Мысль, что однажды проснешься мертвым. Жизнь ведь отложить не получится, верно?
Она провела рукой по моей груди и животу.
– Ольсен совершил самоубийство, – сказал я. – Он
– Именно. – Она взглянула на свою руку с красными ногтями – рука продвигалась все ниже. – И такое с каждым может случиться.
– Может быть, – произнес я и взял с прикроватного столика наручные часы. – Но мне пора. Надеюсь, не страшно, что я разок уеду первым.
Сначала она, казалось, немного удивилась, но затем взяла себя в руки, вяло улыбнулась и, пытаясь меня поддразнить, спросила, не спешу ли я на свидание с другой девушкой.
В ответ я улыбнулся дразнящей улыбкой, встал и начал одеваться.