Королевство

Вновь наступило лето, и Рита Виллумсен, побывавшая с ним в Америке, прислала эсэмэску, что хочет встретиться на пастбище. Что скучает по мне. Всегда дававшая мне понять, что решения принимает она, Рита стала писать подобные сообщения, особенно после того, как в те выходные, когда она осталась дома одна, я не пробрался к ней через подвал.

Когда я появился на пастбище, она была в приподнятом настроении, что было ей несвойственно. Принесла мне подарки – я распаковал шелковые трусы и флакон с так называемым мужским ароматом; и то и другое куплено в самом Нью-Йорке, рассказала она. Но лучшим подарком оказались две упаковки табака «Берри», хоть она и запретила мне брать их домой, – это принадлежит нашему миру на пастбище, сообщила она. Так что снюс полежит в холодильнике. И я понял, что она решила использовать его как приманку, когда дома у меня табак «Берри» кончится.

– Раздевайся, – сказал я.

Секунду она в растерянности на меня смотрела. Потом повиновалась.

После мы лежали на постели, потные и липкие. Комната напоминала духовку: летнее солнце разогрело крышу, и я выбрался из – в прямом смысле слова – влажных объятий Риты.

Я взял с прикроватного столика книгу сонетов Петрарки, раскрыл наугад и начал читать:

– Прохладных волн кристалл,
Манивших освежиться
Ту, кто других прекрасней несказанно…[13]

Я громко захлопнул книгу.

Рита Виллумсен непонимающе моргнула.

– Вода, – сказала она. – Вода. Пошли купаться. Я вина возьму.

Мы оделись, она надела купальник, и я пошел за ней к озеру – от пастбища его закрывали нависавшие горы. Там, под скрюченными карликовыми березами, стоял маленький красный ялик – судя по всему, принадлежавший Виллумсену. Вскоре набежали облака и подул ветер, но мы, все еще мокрые и разгоряченные любовью и быстрым крутым подъемом, спустили лодку на воду, и я отгреб подальше от берега, чтобы ни один случайный прохожий нас не узнал.

– Купаться, – приказала Рита, когда в каждом из нас оказалось по полбутылки игристого вина.

– Слишком холодно, – ответил я.

– Слабак, – сказала жена Виллумсена, снимая с себя одежду, скрывавшую купальник, – как говорится, он стягивал и полнил там, где надо.

Помню, она говорила, что в юности подавала надежды стать профессиональной пловчихой, – вот откуда у нее такое атлетическое телосложение и широкие плечи. Она встала на один конец сиденья, мне пришлось наклониться к другому, чтобы ялик не перевернулся. Усилился ветер, и блестящая поверхность воды окрасилась в грязновато-белый цвет – как бельмо на ослепшем глазу. Мелкие, быстрые, плотные волны больше напоминали рябь, и я сообразил, что она согнула колени, чтобы оттолкнуться.

– Стой! – крикнул я.

– Ха-ха! – рассмеялась она и оттолкнулась.

Тело описало в воздухе идеальную параболу. Как и многие пловцы, Рита Виллумсен владела искусством прыжков в воду. А вот оценивать глубину воды по воздействию ветра на поверхность так и не научилась. Тело беззвучно скользнуло в воду, а затем резко остановилось. Какое-то мгновение она напоминала прыгуна с обложки альбома «Пинк Флойд», которую мне показывал дядя Бернард: тот парень стоял под водой на руках – тело как бы вырастало из зеркальной водной глади. Дядя Бернард рассказывал, что фотограф потратил на одну-единственную фотографию несколько дней, и самой большой проблемой оказались пузыри, нарушавшие покой поверхности, когда прыгун вдыхал воздух из баллона. В моем случае картину испортило то, что госпожа Виллумсен вытянула ноги и нижняя часть тела словно исчезла, прямо как в клипах по телику, где взрывали высотные здания, только никакого контроля не было.

И когда она встала на ноги – на лице ярость, на лбу водоросли, вода достает до пупка, – я откинулся на спину и загоготал так, что ялик чуть было не перевернулся.

– Идиот! – прошипела она.

Я мог бы остановиться. Надо было. Может, виновато вино – к состоянию опьянения я не привык. В общем, я схватил лежавший под сиденьем оранжевый детский спасательный жилет и бросил ей. Он упал в воду рядом с ней и остался лежать на поверхности, и лишь тогда я понял, что уже слишком поздно. Рита Виллумсен, женщина, возвышавшаяся надо мной в мастерской в тот первый раз, командовавшая и руководившая каждым моим шагом на протяжении всего пройденного нами пути, в это мгновение, казалось, совсем пала духом – словно брошенная девчонка, одетая, как пожилая женщина. Сейчас, при безжалостном дневном свете, когда смылась косметика, я увидел лежащие между нами морщины – и годы. От холода ее кожа побелела и сморщилась, обвисла на края купальника. Я перестал смеяться, а она, возможно, поняла по моему выражению лица, что именно я увидел. Скрестив руки перед собой, она словно хотела защититься от моего взгляда.

– Извини, – сказал я. Может, это было самое правильное слово, а может быть, я не мог сказать ничего хуже. Может, уже было все равно, что говорить.

– Я поплыву, – сказала она и, скользнув под воду, пропала.

Риту Виллумсен я не видел долго.