Мильвен поднял ее, поставил перед собой и долго не мог решиться откинуть крышку, заглянуть внутрь, увидеть то, за чем он гонялся долгое время. Но его руки зачесались, а перед глазами была только эта серебряная шкатулка. Он не видел ни бумаги, лежащие на столе, ни книги, которые Ивент постоянно перемещал с одного места на другое, но не чтобы прочесть их, а для того, чтобы все думали, что он их читает.
Шкатулка была небольшая, но компактная. Внутри нее был спрятан механизм, который начинал при малейшем поднятии крышки прокручивать тоскливую мелодию, которая чем-то напоминала садовнику напевы родной матушки. На атласной голубой обшивке лежали бумаги, аккуратно сложенные пополам и фотография. Это было обычное изображение графской семьи, каких было много в любой семье, даже в самой бедной. Так вот, на этой фотографии был сам граф Ольдер со своей супругой и единственным сыном, который ничем внешне не напоминал этих людей. Черты лица его были тонкими, ровными, точно вытесанными умелым скульптором, и это всячески выделяло его на фоне родных.
Пальцы Мильвена аккуратно развернули бумагу, сложенную пополам, которая первая ему попалась. Он начал неспешно читать ее содержимое.
Далее следовало другое письмо, которое Мильвен жадно начал поглощать, как будто пытаясь убедить в прочитанном себя.
Последним было небольшое письмо, которое хранило ответ на волнующий Мильвена вопрос. Ивент, глядя, как юноша исследует содержимое этих посланий, которые специально были собраны для мальчика, улыбался, предугадав его реакцию. И он хотел увидеть удивление на лице Ажервана, когда тот поймет, что они ходили слишком далеко от разгадки этой сложной тайны.