– Особняк большой, но проверять еще не проверяли. Это дело начальника охраны, отец его сразу заменил.
– Думаешь, этого достаточно?
Она буркнула:
– У отца сейчас две очень важные сделки на завершающем этапе… А что?
– Захватили вас не случайно, – ответил я сварливо. – Кто-то из дома если не руководил, то хотя бы снабжал всей инфой.
– Что, вот так обязательно из дома?
– Вы же, как тараканы, – объяснил я, – разбегаетесь по разным местам, кому-то надо было быстро переловить и запихнуть в один минивэн? Значит, кто-то знал точно, где каждый из вас в песочке роется.
Я ощутил, как она приподняла голову и посмотрела на меня испуганными глазами.
– Точно, везли в минивэне… Откуда знаешь?
– Думаешь, – буркнул я, – это я вас воровал? Просто минивэнов полно в городе и за городом. Меньше внимания, а поместитесь все.
– Ну да…
– Все продумано, – объяснил я, – никакой самодеятельности. Возможно, в том особняке, куда вас привезли, все были простыми исполнителями, а руководил кто-то из вашего поместья.
Она зябко передернула худыми плечиками, я обнял ее одной рукой, чувствуя, какая у меня, оказывается, ладонь широкая, просто лопата, а у нее такие хрупкие косточки, как у кролика, которого ели за ужином.
Посмотрев на меня искоса, она слегка прижала заброшенной на мое пузо и согнутой в колене ногой.
– Ну ты чего?.. Давай порти меня!
– Ага, – ответил я с удовлетворением, – начинаешь оживать?.. Хорошо…
– А что, – огрызнулась она, – может, никак не дождусь перехода в новый стаз? Отец говорил, человек переходит тоже несколько этапов: гусеница – куколка – бабочка, только не как бабочка, а как майский жук, у того стазов больше…
– У человека еще больше, – заверил я. – Ладно, не хочется, но надо, это наш долг – спасать мир.
Глава 7
Утром я попытался вытолкать ее из постели, она возмутилась, теперь уже имеет на меня право, ага, как же, я тоже современный и демократ, что значит – никаких обязанностей не признаю, у меня только права.
Наконец торопливо выскользнула из-под одеяла прямо в свою нелепую ночную рубашку, это чтоб не показать мне недоразвитую жопу и полусиськи, как будто у меня отсутствует тактильная память.
Родители, судя по доносящимся звукам со стороны кухни, уже поднялись, что-то готовят и тактично ждут, когда мы умоемся, приведем себя в порядок и выйдем к завтраку.
Я пришел первым, уже умытый и с почищенными зубами, Леонтия же, скромная, как монашка, появилась на кухне с опущенными глазками и жарким румянцем на щеках.
Мама взглянула встревоженно, а она подошла к ней и с самым виноватым видом склонила голову.
– Ой, – прошептала она стыдливо, – простите…
Мама спросила встревоженно:
– Что случилось, милая?
Леонтия прошептала совсем несчастным голоском:
– Я вам простыню испортила.
Мать спросила испуганно:
– Как это… что стряслось?
Леонтия совсем потупила глазки, дальше некуда, сказала стыдливым шепотом:
– Ваш сын… я не смогла устоять… ночью увлек меня в свою комнату и… в общем, я теперь женщина. Надеюсь, не забеременею, мне через месяц в восьмой класс…
Мама охнула, бросила на меня огненный взгляд.
– Евгений!.. Как ты посмел?
Леонтия сказала тоненьким жалобным голосом:
– Не ругайте его. Что случилось, то случилось. Я не могла устоять против его бурного натиска, так что это и моя вина. Девушка должна сама беречь свою девственность от мужских посягательств, но я вот не уберегла, так что сама виноватая, как всегда у нас, женщин.
– Как он мог, – проговорила мать в панике, – он же такой скромный!
– Вот-вот, – подтвердила она, – мне тоже таким казался все годы, что встречаемся! Другие сразу под юбку лезут, а он никогда… только сиськи давил больно, но я ж виноватая, что они еще маленькие!. Потом отрастут, у моей мамы были большие. А теперь вот усыпил мою бдительность и… в общем, я недобдила.
Мать обняла ее, Леонтия с готовностью прижалась к ней, такая тоненькая и жалобная, что даже мне стало чуточку жалко этого брехливого лисенка.
– Пойдем, милая, – сказала мать жалостливо, – я помогу тебе.
– Только не ругайте его, – сказала она жалобно, – я теперь его, а он, выходит, мой, так что я должна его защищать… даже от свекрови…
Я проводил их обалделым взглядом, а отец, что слушал с порога, подошел и сказал тихонько с укором:
– Как же ты так…
Я развел руками.
– Да само как-то вышло.
– Понимаю, – произнес он тихо, – хотя это «само» обычно подстроено. Пришлось доказывать?
– Да, – согласился я виновато. – Мы же, мужчины, всегда доказываем, а им доказывать не надо, дуры и так счастливы. Но мы чересчур чувствительные, вдруг подумают, что не можем… Вот и…
Он сказал с сочувствием:
– Доказал?
– Да, пару раз… Нет, три.
Он поморщился.
– Зачем? Для нее это травма.
– Так доказывал же, – сказал я, оправдываясь. – А то подумает, что больше не могу. Мы же нежные и чувствительные, это женщины толстокожие, как крокодилы, а мы все почти поэты в душе. В глубинах души. У нас же большие души, там все поместится. Потому женщинам все как с крокодила вода, а мы страдаем по всякой ерунде, если даже в Африке птичка прищемит лапку.
Из столовой раздался голос мамы:
– Все-все, завтрак на столе!.. Не задерживайтесь!